— То есть прямо в околоядерный диск! А там дикая радиация! — возразил Аджит.

Кейн впервые за много дней заметил Аджита и набросился на него, как мог это сделать только Кейн, особенно учитывая его отчаянное положение.

— Мы уже дважды столкнулись с обломками, которые причинили серьезный вред кораблю. Совершенно ясно, что мы находимся на пути перемещения пояса астероидов, который движется по орбите вокруг центра Галактики, пусть и на таком большом удалении. Вряд ли даже в околоядерном диске будет более опасно, ведь, позволь тебе напомнить, это всего-навсего сжатые молекулярные газы, причем профиль их радиации нам неизвестен. Это скажет тебе любой астроном-первокурсник. Или ты трусишь?

Аджит покрылся пятнами, потом побледнел, но выражение его лица ни на секунду не изменилось. Я чувствовала, что от него просто веет жаром, настоящей первобытной яростью, которая еще больше усиливалась оттого, что ему приходилось сдерживаться. Он ушел к себе в койку и закрыл за собой дверцу.

— Кейн! — гневно бросила я; я настолько устала, разочаровалась и отчаялась, что уже не следила за тоном, каким говорила. — Нельзя так…

— Больше не могу всего этого терпеть, — ответил Кейн.

Он прошел по коридору в спортивный зал, и я услышала, как он принялся бешено крутить педали велосипедного тренажера.

Я ушла к своей койке, заперла за собой дверь и с трудом закрыла глаза. Мне было очень трудно успокоиться. Даже с закрытыми глазами я продолжала видеть яростные тени трех затерянных в космосе людей.

* * *

Спустя несколько часов я позвала их обоих в кают-компанию. Кейн отказался прийти, но я настояла. Я взяла со стола статуэтку Шивы и протянула ее Аджиту — пусть сам решает, где ее лучше хранить, только не на столе. Он безмолвно унес фигурку к себе, а потом вернулся к нам.

— Так продолжаться не может, — спокойно начала я. — Мы все это знаем. Мы находимся с вами в этом замкнутом пространстве для того, чтобы решить серьезную задачу, и это важнее личных отношений. Вы оба — люди рациональные, вы — ученые, иначе вас тут не было бы.

— Не пытайся умаслить нас лестью, — заметил Аджит.

— Прости. Я не хотела. Правда, вы оба ученые, оба прошли тесты на готовность к космическим полетам, значит, вас сочли вполне рациональными людьми.

С этим спорить было невозможно. Я не стала говорить, как часто ошибаются подобные комиссии, как иногда членов комиссий подкупают взятками или они сами покупаются на известные имена и не замечают очевидного. Если Кейн с Аджитом об этом и знали, то тоже крепко держали язык за зубами.

— Во всех сложностях, которые возникли в последнее время, я виню только себя — как-никак я тьютор. В мои обязанности входит следить за гармоничной атмосферой на борту корабля, но то, что происходит у нас, никак нельзя назвать гармонией. Думаю, вы со мной согласны.

Никто не возражал. Я видела, что оба с ужасом ждут долгой, выматывающей дискуссии о динамике отношений в группе; астрофизики терпеть не могут подобных тем. И Кейн резко сказал:

— Я все равно хочу передвинуть корабль.

Я была готова к такому повороту:

— Нет, Кейн. Мы не будем приближаться к дыре.

Он поймал меня на слове.

— А можем мы тогда прыгнуть на такое же расстояние, но в другом направлении — в сторону от дыры? Возможно, нам помогут показания, снятые с другой базовой точки.

— Мы никуда не будем прыгать, пока я не удостоверюсь, что третья капсула не придет.

— И сколько времени понадобится на это?

За его мальчишескими вспышками раздражения я видела могучий интеллект, он уже прыгал вперед семимильными шагами, что-то планировал, высчитывал, взвешивал все «за» и «против».