– Хуже уже некуда, а вилять мне нечего, – отвечал Чубук.

– Пулеметов сколько, я спрашиваю?

– Три… два «максима», один «кольт».

«Нарочно говорит, – понял я. – У нас в отряде всего только один кольт».

– Так. А коммунистов сколько?

– Все коммунисты.

– Так-таки и все? И ты коммунист?

Молчание.

– И ты коммунист? Тебя спрашиваю!

– Да что зря спрашивать? Сам билет в руках держит, а спрашивает.

– Мо-ол-чать! Ты, как я смотрю, кажется, идейный. Стой прямо, когда с тобой офицер разговаривает. Это ты в усадьбе был?

– Я.

– С тобой еще кто?

– Товарищ… Еврейчик один.

– Жид? Куда он делся?

– Убег куда-то… в другую сторону.

– В какую сторону?

– В противоположную.

Что-то стукнуло, двинулась табуретка, и баритон протяжно заговорил:

– Я тебе дам «в противоположную»! Я тебя сейчас самого пошлю в противоположную.

– Чем бить, распорядились бы лучше скорей, да и делу конец, – тише прежнего донесся голос Чубука. – Наши бы, если бы вас, ваше благородие, поймали, дали бы раза два в морду – да и в расход. А вы, глядите-ка, всего плетюгой исполосовали, а еще интеллигентный.

– Что-о?.. Что ты сказал? – высоким, срывающимся голосом закричал капитан.

– Я говорю, нечего человека зря валандать!

Вмешался третий голос:

– Господин… командир полка – к аппарату!

Минут десять за стеной молчали. Потом с крыльца уже послышался голос денщика Пахомова:

– Ординарец! Мусабеков!.. Ибрагишка!..

– Ну-у? – донесся из малинника ленивый отклик.

– И где ты, черт, делся? Седлай жеребца капитану.

За стеной опять баритон:

– Виктор Ильич! Я в штаб… Вернусь, вероятно, ночью. Позвоните Шварцу, чтобы он срочно связался с Жихаревым. Жихарев донес, что отряды Бегичева и Шебалова соединились возле Разлома.

– А с этим что?

– Этого… этого можно расстрелять. Или нет – держите его до моего возвращения. Мы еще поговорим с ним. Пахомов! – повышая тон, продолжал капитан. – Лошадь готова? Подай-ка мне бинокль. Да! Когда этот мальчик проснется, накормишь его. Мне обед оставлять не надо. Я там пообедаю.

Мелькнули через щели черные папахи ординарцев. Мягко захлопали по пыли подковы. Через ту же щель я увидел, как конвоиры повели Чубука к избе, в которой я сидел утром.

«Капитан вернется поздно, – подумал я, – значит, в следующий раз Чубука выведут для допроса ночью».

Робкая надежда легким, прохладным дуновением освежила мою голову.

Я здесь на свободе… Никто меня ни в чем не подозревает, больше того: я гость капитана. Я могу беспрепятственно ходить, где хочу, и, когда начнет темнеть, я как бы прогуливаясь, пойду по тропке, которая пролегает возле окошка, выходящего на зады.