Изменить размер шрифта - +
 – Куда посмотреть?! В окно?!

– Пасихат кассету прислала... Видео... – Зять, взрослый, сильный мужчина, сейчас выглядел смущенным, как юная девушка. – Лучше сам посмотри...

Салаутдин прошел в большую комнату, где стоял хороший импортный телевизор с подключенным к нему видеомагнитофоном. Мовсар, чрезмерно суетясь, вытащил откуда-то из глубины шкафа стандартную видеокассету, вставил ее в приемник магнитофона...

– Ты сам смотри... – Отвернувшись, зять вышел из комнаты.

По экрану телевизора пробежала рябь... А потом началась запись...

Сначала Салаутдин даже не понял – что, родственники решили над ним посмеяться?!

Запись любительская – видеокамера подпрыгивала и скакала, изображение было нечетким... А сюжет – крайне незатейливым в своей гнусности. Несколько здоровенных жлобов в масках, с шутками и прибаутками, где-то в грязном подвале поочередно насиловали какого-то парня... Казалось бы, какое отношение имеет эта запись и к самому Салаутдину, и к его семье? Но нехорошее предчувствие сдавило сердце, пережало грудь, не позволяя воздуху попадать в легкие...

Вот камера крупным планом взяла лицо жертвы... Даудов замер, не в силах что-либо сказать или сделать – с экрана телевизора на него смотрело искаженное нечеловеческой болью и мукой лицо старшего племянника, Ахмада. Сына Пасихат...

Полевой командир досмотрел запись до конца... Спокойно, даже слишком спокойно извлек кассету из видеомагнитофона, некоторое время держал ее в руках, разглядывая так, вроде бы никогда раньше ничего подобного не видел... Потом швырнул ее на пол, несколько раз ударил обтянутой толстым шерстяным носком пяткой, кроша в мелкие кусочки пластмассу и сминая пленку. Потом упал на подушки, разбросанные на полу, обхватил голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону...

Позор! Какой позор! На всю семью, на весь род... Многие годы никому из членов его семьи нельзя будет даже пройти по улице родного села, чтобы кто-нибудь из соседей не показал вслед пальцем! И его командирскому авторитету – конец. В разговорах их всех, всю семью будут вспоминать как "родственников Ахмада, которого русские в задницу трахали". Чем так жить, уж лучше умереть...

Мовсар осмелился заглянуть в комнату минут через двадцать. К тому времени, когда Салаутдин уже полностью успокоился и, сидя на ковре, задумчиво теребил бороду.

– А, это ты... – равнодушный взгляд скользнул по лицу зятя. – Заходи. Поговорить надо...

Мовсар послушно вошел в комнату, устроился напротив грозного шурина. Молча ждал, что он скажет.

– Откуда кассета? – был первый вопрос.

– Пасихат прислала из Красногорска, – поспешно ответил Мовсар.

– Кто ее видел? Кроме вас, конечно?..

– Никто! – Вопрос был, по сути, оскорбительным, но Мовсару было не до того, чтобы начинать выяснять отношения с родственником. К тому же он его изрядно побаивался. – Я что, совсем больной, такое чужим показывать?!

– Хорошо. – Салаутдин кивнул в сторону обломков: – Это – сожгите. И никому ни слова...

Мовсар молча кивнул. Все понятно.

– Мы сегодня уходим... Пусть Хамид присмотрит за укрытием...

Для Даудова все было тоже ясно. Да, он цивилизованный, образованный человек, до недавних пор позволяющий себе с легкой насмешкой относиться к некоторым старым адатам... Но сейчас в нем проснулось что-то первобытное, одним разом смахнув весь внешний налет цивилизованности, которой так гордился полевой командир.

Он – старший мужчина в семье. Он обязан отомстить, смыть оскорбление, позор кровью обидчика. Или обидчиков... Иначе он просто не сможет жить. Не сможет смотреть в глаза земляков и ближайших соратников.

Быстрый переход