Несмотря на чудовищное количество выпитого, Оуэн держался как ни в чем не бывало. Мы болтали о фильмах, еде и работе, и внезапно я поняла, что пришла на стадион не для того, чтобы встретиться с омерзительным менеджером из Аркадии, а для того, чтобы поболтать с Оуэном Картером, электриком из Вудлэнд-Хиллз, обаятельным и остроумным.

Когда «Брэйвз» разделали «Доджерс» подчистую, толпа начала расходиться. Оуэн поднялся, и я заметила, что его слегка пошатывает. Когда мы выбрались со своих мест, его ноги заплетались, последствия двенадцати выпитых за три часа кружек пива были налицо. Внезапно на лестнице на меня обрушились двести шестьдесят фунтов мужской плоти.

Мы кое-как поднялись по ступенькам. Когда мы оказались наверху, я прислонила Оуэна к стене.

– Ты сумеешь добраться домой? – спросила я.

Он кивнул и пробормотал что-то насчет приятеля, который будет ждать его на парковке.

Больше всего мне хотелось сунуть ему свой номер телефона и улизнуть, прежде чем он выкинет какой-нибудь номер и все испортит. Мне хотелось верить, что я встретила красивого, остроумного, обаятельного и образованного парня, который обладает всем, что я ищу с пятнадцати лет.

Я обернулась к Оуэну спросить, нет ли у него визитки, на которой я могла бы записать свой телефон, и в этот миг он облапил меня за плечи и рывком швырнул на корявую бетонную стену. Я просто обомлела, когда он навалился на меня всем телом и слюнявым ртом принялся неловко искать мои губы.

Мне в нос ударила невообразимая смесь пивного перегара и чипсов, я изо всех сил оттолкнула его, но его вес в пять раз превышал привычную нагрузку на силовом тренажере в спортивном зале. Жаль, что я не слушала тренера.

Поцелуй, если некоординированные действия слюнявых губ и неуклюже болтающегося языка можно назвать поцелуем, продолжался добрые десять секунд, все это время я колотила и пинала Оуэна что было сил, но мои усилия были тщетны. Однако в конце концов я почувствовала, что его мышцы обмякли, а губы сползли с моего рта. Он навалился на меня всей тяжестью, но мне удалось выскользнуть, и он рухнул на грязный бетон, исторгнув из себя с полпорции содовой.

Это было омерзительно. Меня мутило. Я чувствовала себя пятилетней девочкой, которой дали поиграть с самой восхитительной куклой на свете – она могла петь, танцевать, писать в штанишки и умываться, – но, едва она успела к ней привязаться, прибежал какой-то хулиган, выхватил игрушку и растоптал ее, превратив чудо в кучу пластмассовых обломков.

Слез у меня не было. Может быть, мне нужно было выплакаться или на худой конец выругаться, но я чувствовала, что внутри меня зреет что-то иное. Оуэн лежал на полу, посмеиваясь никому не ведомой шутке, время от времени безуспешно пытаясь подняться на ноги.

Мне больше не хотелось смотреть на мою поломанную игрушку, и не хотелось, чтобы Оуэн смотрел на меня. Он этого не достоин. Никто из них этого не достоин. Пятнадцать лет сплошных неудач, парни, которые распускают руки, парни, которые не понимают, когда пора распустить руки, одни бросали меня, другие не давали мне уйти. Никто из них не заслужил права войти в дом, держа под руку Кассандру Френч.

Я крутанулась на пятке и направилась в туалет. Те, кто строит стадионы, в первую очередь думает о мужчинах, и в подобных местах вечно не хватает женских туалетов. В туалете было всего три кабинки, и к ним выстроилась огромная очередь. Выйдя из кабинки, я привела себя в порядок (судя по туши, из моих глаз все же выкатилось несколько слезинок) и отправилась назад, к торговым павильонам. Оуэн куда-то исчез.

От злости на себя, на Оуэна и на негодяя, который испарился во время второго иннинга, я никак не могла вспомнить, где оставила свою машину.