|
Я все-таки нашел отца, и он был волшебником. Волшебство — неужели это плохо? Стюарт, наверное, сказал бы, что плохо». Вокруг Джесса бушевал шторм, а в самом сердце этого урагана царило спокойствие. И перед взором Эдварда возникло видение: Джесс в центре шторма, уменьшенный до размера крохотной сияющей сферы, внутри которой находится ребенок. «Я его люблю, — подумал Эдвард, — он не сделал мне ничего плохого, только хорошее, и он живет во мне. Я был нужен ему, я несу ответственность за него, и я сохраню его как тайну, загадку. Я буду изучать эту тайну, она не напугает меня. Джесс невинен».
И вдруг перед мысленным взором Эдварда возникла его мать — Хлоя. Она стояла у тропинки, простирала к нему руки и кричала. «Я поговорю о ней с Гарри, — сказал себе Эдвард, — и все разузнаю о ней. Я никогда не делал этого. Может быть, я отвечаю и за нее!» А Брауни? Останется ли она вечным связующим звеном между ними, постепенно переплавляясь в нечто целомудренное и доброе? Смелое абстрактное заявление. Может быть, Брауни тоже станет одной из вечных вещей. Так или иначе, Эдвард не сомневался, что нынешняя неясная глубокая боль, связанная с Брауни, пройдет. Он научился различать страдания — у него их было так много. Это не болезнь всего существа, но чистая рана, и она затянется со временем.
— Значит, мы снова вместе, — сказал Гарри, вытаскивая пробку из бутылки шампанского, — против остального мира. Они были в гостиной. Стюарт ножницами вскрыл картонную упаковку яблочного сока и осторожно переливал его в стеклянный кувшин. — Но ведь на самом деле мы не против мира, да? — отозвался Стюарт. — Я против. Эдвард, выпей, тебе это пойдет на пользу. — Спасибо. Эдвард выпил немного шампанского. Вкус был божественный. — Я хотел сказать тебе кое-что, Эд, — начал Стюарт. — Я видел надпись на стене у Британского музея: «Джесс жив». — Я тоже видел, — сказал Гарри. — И еще одну: «Джесс Бэлтрам — король». — И что это значит? — спросил Эдвард. — Это значит, что твой отец — секс-символ! — Мне это показалось довольно трогательным, — ответил Стюарт. — Он кое-что значит для людей. — Моя сестра сказала, что я очень похож на него и, если захочу, все девушки Лондона будут мои. — Рад за тебя, Эдвард, — сказал Гарри. — Выпьем за тебя! — Как называется это место, куда ты едешь? — спросил Эдвард у Стюарта. — Учительский подготовительный колледж. Мне нужно получить диплом. — Ты, наверное, будешь учить шестиклассников? — Нет, маленьких детей. — Десятилетних, одиннадцатилетних? — Нет. Восьмилетних, шестилетних и четырехлетних. — Ты с ума сошел! — воскликнул Гарри. — Понимаешь, — сказал Стюарт, — нужно все делать правильно с самого начала… — Ты про компьютеры? Я думал, ты их ненавидишь. — Нет, я о мышлении и нравственности. — Ты говоришь как иезуит. Хочешь запудрить им мозги, пока они маленькие. — Ну хорошо, компьютеры. Но это дело чисто техническое. Можно преподавать язык и литературу. Рассказывать о том, как использовать слова, чтобы думать. Можно говорить о нравственных ценностях, можно учить медитации, тому, что раньше называлось молитвой, дать им представление о добре и научить их любить добро… — Значит, Стюарт, ты выбрал власть. Я полагал, что хорошие люди не стремятся к власти. |
