— Чем вы занимаетесь? — спросила она, вспомнив статью, виденную ею в «Элль», где говорилось, что американцы задают друг другу этот вопрос сразу же после знакомства, при первой встрече.

— Я фотограф моделей, а в данный момент всего лишь ассистент фотографа. А вы?

— Пойдемте, я вам покажу. — Она провела его в другую комнату, что оказалась поменьше первой. У окна стояли стул и стол со швейной машинкой. На еще одном длинном столе были аккуратно сложены рулоны разных тканей. В центре комнаты помещался портновский манекен, задрапированный материей, водопадом спускавшейся до полу, по стенам приколоты эскизы. Больше в комнате ничего не было.

— Вы портниха? Не может быть?

— Я модельер. К тому же уметь шить совсем не вредно… Или вы так не считаете?

— Я никогда не задумывался над этим, — ответил Спайдер. — А то, что на вас, это ваша модель?

Она была одета в уютное длинное платье с широким вырезом из тяжелой шерсти абрикосового цвета, и, хотя ни в одной линии покроя не было ничего потрясающего или необычного, от силуэта девушки исходило ощущение роскошной, ненарочитой и неповторимой самобытности, с которой Спайдер не ожидал столкнуться в лице проживающей по соседству чердачной мышки.

— И модель, и исполнение — каждый стежок! Но лучше вернемся в другую комнату. Сыр как раз созрел. Давайте съедим его, пока он не выпрыгнул из тарелки.

Подавая Спайдеру хлеб, намазанный камамбером, Вэлентайн улыбнулась самой привлекательной, но ничуть не соблазняющей улыбкой из всех, которыми женщины когда-либо одаривали Спайдера. Он понял, что она не флиртует с ним, ничуть не флиртует. Какая же она после этого наполовину француженка? Или даже наполовину ирландка? Или просто женщина, в конце концов?

* * *

Спайдер Эллиот потерял невинность в выпускном классе школы с грубоватой, большегрудой тренершей женской баскетбольной команды, которую не столько восхищали его спортивные достижения, сколько его спортивные трусы, севшие на три размера в результате хозяйственного усердия одной из любящих сестер, пытавшейся сделать их белее белого. И до конца жизни у Спайдера возникала эрекция, стоило только ему вдохнуть запах раздевалки. Это обстоятельство делало затруднительным для него занятия спортом в залах, и ему пришлось избрать теннис и бег.

* * *

Территория Калифорнийского университета славится не только изобилием солнца, щедро палящего, но и укромными уголками, подходящими для любовных утех. Однако Спайдер вскоре обнаружил, что студии фотографов, работающих с моделями, тоже представляют собой своего рода злачные места, где секс реализуется словесно. Хотя среди модных фотографов множество гомосексуалистов, каждый из них для успешной работы вынужден создавать атмосферу чувственности. Фотомодель настраивают на рабочий лад с помощью многословных наставлений и указаний, помогая ей войти в образ, подводя ее к должному состоянию, подобно неопытному перепуганному пилоту, который выводит свой самолет на посадку с помощью авиадиспетчера. Наставления фотографов ласкают слух, даже если произносятся сквозь стиснутые зубы, они почти всегда сопровождаются негромкой, действующей на подсознание эротической музыкой, подогревающей входящую в образ модель. Бывает, что в студиях возникает неподдельная эротическая атмосфера, но чаще всего из всех щелей сквозит надуманностью, фальшивостью, даже не игрой, и в воздухе стоит нервный обертон скрытой неприязни фотографа к модели, далекой от совершенства.

Нанявшись на работу к Мелу Саковицу, Спайдер произвел на арене студийных экзерсисов примерно такое же замешательство, какое сотни лет назад выпало испытать пресыщенным, развращенным европейским дворам, когда морские капитаны прибывали из чужедальних стран и демонстрировали свою «благородную свирепость».