|
Он оглядел кухню и заметил, что в дальнем углу одиноко сидит Тарквиний Змейк перед тарелкой с остывшим омлетом. Змейк, опустив подбородок на сплетенные пальцы, некоторое время молча смотрел в огонь кухонного камина, потом встал и вышел. Гвидион, зажав в кулаке горсть соли и на ходу поблагодарив, кинулся за ним, надеясь переговорить о спецкурсе. В коридоре Змейка не было. Гвидион посмотрел на север и на юг, выругал себя за нерасторопность и побрел к себе в комнату, где посыпал солью чистую страницу и не особенно удивился, когда увидел, что на ней проступают фиолетовые буквы: прозрачное вещество, формула которого давалась на странице 49, вступало в реакцию с хлоридом натрия.
* * *
Бервин, сын Эйлонви, тихонечко поднимался по лестнице к двери кабинета Мак Кархи, не понимая, как же это у него хватит духа в нее постучать. Бервин видел в Мак Кархи великого ученого, тонкую натуру, человека, погруженного в научные изыскания. Сам Мак Кархи видел в себе безалаберного шалопая и ветреника, погруженного страшно сказать во что, и старался только не привлекать внимания учеников к тому, во что он погружен. Когда Бервин постучался к нему в кабинет, он отложил игривый роман XIV века с фривольными миниатюрами и пододвинул к себе научный труд по метрам и размерам. В кабинете Мак Кархи со скрещенными ветками рябины над дверью, за которые Мерлин давно выговаривал ему как за хулиганство, царила атмосфера непринужденного оживления. Толкаясь, три хлебопечки пытались почистить ковер, ворча на Мак Кархи, чтобы он поднял с пола свитки с поэмами, каменные плиты с текстами и свои ноги. Мак Кархи отшучивался, поднимал тяжелые плиты, угощал хлебопечек сушеными яблоками и под конец вручил им целую связку булавок на шнурке. – Да, Бервин, как я рад вам, входите! – сказал он, почесывая голову всей пятерней в размышлении, куда он подевал остатки чая. В результате он заварил вместо чая какие‑то травы, одолженные ему Блодвидд, доктором ботаники, про которые он забыл, для чего они были нужны; травы внезапно оказали снотворное действие, и они с Бервином проспали до глубокой ночи. Через семь часов они одновременно очнулись в креслах друг напротив друга. За окном горели огоньки в домах Кармартена и огни бакенов на реке Аск. – Так, ну, чайку попили, – сказал Мак Кархи. Они поглядели друг на друга и начали хохотать. Это недоразумение как‑то прибавило непринужденности обстановке. Описав широкий круг над рекой, на подоконник присел архивариус Нахтфогель и, недовольно щурясь от обилия света в комнате, забубнил: – Вот та рукопись, Оуэн, что я дал вам в прошлый раз, была немного повреждена по краям, а в особенности на сгибах… – Я буду крайне осторожен, милейший господин Хлодвиг, край‑не, – любезно заверил его Мак Кархи. – Прошу простить, у меня сейчас ученик, – и он захлопнул окно. Бервин, восхищенным взглядом следивший за Мак Кархи, вспомнив, зачем он здесь, стал копаться в сумке, вытягивая тетрадь с записями. Тяжело вздохнув, он попробовал прочесть строфу‑другую из Финна, над которым бился всю ночь. Он замолчал безо всяких просьб со стороны Мак Кархи, и губы его задрожали. – Да что вы, Бервин, – сказал Мак Кархи. – Вы чудесно читаете. Если бы вы знали, как я пою!.. И потом, вы знаете, ведь есть тексты, которые и я совершенно не в состоянии прочесть! – обрадованно спохватился он. – Да, да, вот, например, поэма Кетарна, сына Аэда, посвященная приходу зимы. Это очень сложный текст. Где же она? – он стал перебирать все подряд на книжной полке. – А, вот! Поэма четвертого века, с лакунами, и даже после восстановления Джерарда Мерфи в ней сам черт ногу сломит. Язык тяжелейший, аллитерации – не дай бог… Старая филидическая школа… Да что там говорить! – он махнул рукой, увлекшись. |
