Выданная мной импульсом волна ужаса была самым криворуким, самым диким и самым дурацким методом растраты вампирических сил. Проще говоря, я потратил всю канистру бензина, чтобы зажечь маленький костерок. Благодаря шоку и частичному омертвлению легко получилось выдержать неспешный разговор с ломателем Камней-Кровавиков, но подъехав к дому, я уже ощущал неистовый крышесносящий голод полумертвого вампира.
Как назло, перед порогом хаты терся очень молодой мумук, изнывающий от скуки.
— О! — возбудился он при виде меня, — Вы же дядя Арвистер⁈ Ну, Шпилька рассказывала, что…
— Тссс… — прошипел я, аккуратно отодвигая полуговядину со своего жизненного пути, — Потом.
— Да я всего на минуту! — почти обиженно вякнул этот малыш, — Просто хотел узнать…
— Ребенок. Я вампир и очень… очень голоден. А ты молодой и вкусный. У-хо-ди.
На последнем слоге он уже был в районе «Отвернувшегося слона», причем, двигаясь по Малиновой с превышением скорости. У нас тут не больше двадцати можно ехать, а мумук выдал все шестьдесят.
— Нузачемтыего! Онменяждал! — из дому выкатилась миниатюрная деловая колбаса по имени Анника, тут же укатившаяся вдаль. Ноль внимания, фунт презрения на всяких там Арвистеров.
И хорошо. Она тоже вкусная.
Поневоле начнешь ценить то, что Шеггарт большую часть времени сидит в своей мастерской, воняющей лаками, красками и деревом. Его запаха почти никогда не чую.
Это очень хорошо в моменты, когда у Конрада так не задался день.
Глава 5
Невыносимые святые
С утра организм припомнил мне всё за последние триста лет. Перенапряжение после выброса было настолько серьезным, что я только и мог, что лежать на кровати без возможности куда-либо сдвинуться. Алиса, чуя свободу и независимость, громко ходила по дому, стукая, шкрябая и звеня тарелками. Шегги в кои то веки от неё решил не отставать и что-то начал сверлить. Умом я понимал, что они просто не знают, что я дома (телефон у меня отключить силы вечером нашлись), но вот душой их простить никак не мог. Радостный голос прибежавшей к обеду Шпильки стал последней каплей моих страданий, так что я восстал.
…и ушел из этого вертепа бодрых и жизнедеятельных существ. Туда, где любят, ценят и понимают. Может быть, не меня, но деньги, но хорошо же иметь и такое место?
— Подожди, у меня что-то со слухом. Ты попросил меня, ангела, о стакане живой теплой крови? — не поняли, не оценили и не полюбили меня в лице бармена по имени Валера.
— Здесь, в Омниполисе, мы не очень-то и сильны в расовых предрассудках, — прохрипел я, едва не падая лицом на стойку, — Тем более, когда речь идёт о барменах. Будь другом, налей, а? Помираю.
— Конрад, ты сейчас пошатнул основы моего понимания термина «всепрощение». Я не уверен, что теперь верю в него. Что понимаю его смысл и значение. Они теперь иллюзорны, Конрад.
— Валера, не нуди. Дай мне хоть что-нибудь, что поможет мне хоть чуть-чуть прийти в себя и я оставлю тебя в твоем алкоголизме и унынии. Пойду исполнять свой долг обществу. Кстати, я ищу священника в интересах одного демона. А плохо мне, потому что я вчера самоотверженно и бескорыстно спас полудемона и вампира. Ну же, Валера. Немного крови. Пожалуйста.
— Кажется, я допился… — пробормотал запросто различающий правду житель Верхнего мира, проводя рукой по лицу, — … или же мне снится кошмар.
— Просто ты медленно и болезненно расстаешься с глубокой внутренней убежденностью в том, что примат духа довлеет над бытием, — вздохнул я, — Процесс необратим и всепоглощающ, но скоро станет неощутимым.
— А что довлеет над бытием? — тоскливо спросил ангел и болезненно икнул, — Что?
— Хаос, разумеется, — удивленно поднял я бровь, устав в процессе, — Хаос великий и неделимый, иронично выделивший ничтожно малую часть себя на наше всё, Валера. |