С другой стороны, португальские марраны научились служить двум религиям, и это дало им "беспрецедентную живучесть" [Л. Поляков, 11, 147]. Она вполне проявилась после того, как нарастание юдофобии в Португалии привело к усилению давления на марранов, введению инквизиции испанского образца (1536 г.) и выезду их в другие страны (до 1507 г. нелегально, потом по разрешению короля). Возможно, их дальнейшие успехи на новых местах в немалой степени обусловливались португальской школой приспособляемости (и спасительного двуличия?).

Португалия короля Мануэля I - мировая торговая держава, океанские волны качают её корабли, и среди процветающих негоциантов доля марранов куда больше пяти процентов - относительной численности их в стране. Купеческая гильдия португальских марранов завела свои заграничные отделения - международное сообщество, укреплявшееся по мере внедрения марранов в европейские страны. Сюда их влекла возможность вернуться в иудаизм, а ещё более - коммерческая конъюнктура: города их новой жизни - в XVI в. Антверпен, Венеция, Салоники, Бордо, Анкона; в XVII в. Амстердам (его называли "новым Иерусалимом"), Лондон, Гамбург - все они были важнейшими центрами торговли, взаимопомощи поселившихся здесь марранов никакие границы не могли помешать, тем и определялся во многом деловой успех.

Исповедование двух религий позволяло марранам быть "своими" и у евреев, и среди христиан. Житейское удобство, оно часто подмораживало их преданность иудаизму. Например, в Нидерландах они вернулись в еврейство только из боязни, что правящие страной протестанты изгонят их как католиков. И массовый возврат марранов к иудаизму внешне выглядел торжеством религиозного возрождения, но чаще его диктовал вполне земной интерес "держаться своих", сообщества преуспевающих.

Клановая спайка испанских евреев - детей одной культуры и одной судьбы - окрепла, когда они стали португальскими марранами, и особенно после их возвращения в иудаизм: в XVI-XVII вв. проникшие в те же места немецкие евреи не принимались "португальцами" настолько, что они изгоняли из своей общины того, кто смел жениться на еврейке из Германии. В амстердамской и лондонской синагогах немецкие евреи отделялись барьером; в Венеции португальские евреи выселили из своего района евреев непортугальского происхождения.

(Тому предшествовал другой выразительный пример забвения заповеди "не притесняй пришельца": римские евреи в конце XV в., опасаясь ущерба своему благополучию от прибытия нищих и голодных изгнанников из Испании, предложили папе Александру VI взятку в 1000 дукатов, чтобы тот не впускал в Рим их испанских собратьев.)

Двести лет продолжалось проникновение в Европу марранов и евреев с Пиренейского полуострова, и все они вели себя гордо и замкнуто, подобно португальским марранам. Эта обособленность замечательно соседствовала со старанием европейских евреев ослабить отчуждённость от христианского окружения. Разделение среди "своих" выглядело вроде внутрисемейной разборки, поссорились - помирились, чего не бывает; с чужими нелады куда страшнее, тут и злоба густа, и дерутся до крови.

В Европе XVI век, а за ним и XVII-й - время кризиса. Развратившаяся католическая церковь, изживающий себя феодализм.