— Вместо того чтобы приглашать его на: обед, ты бы твердо сказала ему, что не выйдешь за него замуж по той простой причине, что ждешь от меня ребенка.

— Я не могу ему это сказать, Педро,

— Ага! Боишься расстроить докторишку?

— Не то что боюсь, но разве справедливо так обращаться с Джоном? Он заслужил все мое уважение, и я хотела бы выбрать более подходящий момент для серьезного разговора с ним.

— Не сделаешь этого ты, так сделаю я.

— Нет, ты ничего ему не скажешь. Во-. первых, я не позволяю, а во-вторых, я вовсе не беременна.

— Не понимаю тебя!

— То, что я посчитала за беременность, оказалось простым расстройством. А сейчас все в порядке.

— Вот оно что! Теперь я хорошо понимаю, что с тобой происходит. Ты не хочешь говорить с Джоном потому, наверно, что выбираешь, остаться ли со мной или выйти —за него, так ведь? Расхотелось быть рядом с жалким калекой!

Тита не могла взять в толк, почему Педро ; так себя ведет, — точь-в-точь маленький капризный ребенок. Он говорил так, будто : собирался болеть до конца своих дней, а ведь это не так — неделя-другая, и он совсем поправится. Скорее всего, несчастный случай помутил его сознание. Может быть, голова его все еще забита дымом от его горевшего тела, и точно так же, как подгоревший хлеб заполняет гарью дом, так что дышать нечем, так и его закопченные мозги исторгают черные мысли, заменяя его всегда вежливые слова злыми оскорблениями? Как он может сомневаться в ней, как может утратить то, что было неизменной чертой его взаимоотношений со всеми, — достоинство?

Она выбежала, задетая поведением Педро, который перед тем, как она затворила дверь, крикнул ей вдогонку, что не желает больше получать еду из ее рук, — пусть присылает Ченчу, а сама спокойно обнимается со своим Джоном.

Вне себя от негодования, Тита влетела на кухню и села позавтракать. Она не успела сделать это раньше — сперва спешила ублажить Педро, потом пошли обычные дневные дела и всякое разное, да только к чему все это? Почему Педро, вместо того чтобы все это оценить, оскорбляет ее словами и помыслами? Да он со своим себялюбием и ревностью стал настоящим чудовищем! Она приготовила несколько чилакйлес и присела поесть за кухонный стол. Ей не нравилось кушать в одиночестве, но в последнее время ей не оставалось ничего другого, — Педро не покидал постель, Росаура ни под каким видом не желала выходить из своей комнаты, где сидела взаперти, не принимая пищу, а Ченча, родив первенца, взяла несколько дней отгула.

По этой причине чилакйлес не порадовали ее, как всегда: им тоже не хватало компании. Неожиданно Тита услышала шаги. Дверь кухни распахнулась, и появилась Росаура.

Титу ее вид поразил. Она была худа, как до замужества. А всего-то не ела одну неделю! Казалось невероятным, что за какие-нибудь семь дней она потеряла тридцать килограммов веса, однако так оно и было. То же самое случилось с ней, когда они переехали жить в Сан-Антонио, — Росаура быстро похудела, но стоило ей вернуться на ранчо, как ее опять разнесло!

С надменным видом она уселась напротив Титы. Час схватки наступил, но не Тита же должна была начать баталию! Она отодвинула тарелку, пригубила кофе и начала медленно отщипывать маленькие кусочки от краев лепешки, которую использовала, когда готовила свои чилакйлес.

Обычно они общипывали во время еды края всех лепешек, чтобы после кормить кур, как они делали это с краюшкой хлеба, неизменно находившейся в одном из карманов. Сестры пристально посмотрели друг другу в глаза и помолчали. Первой заговорила Росаура.

— Кажется, у нас есть о чем поговорить, не правда ли?

— Да, конечно. И думаю, мы должны были сделать это, еще когда ты вышла замуж за моего жениха.