Однако же она не представляла, как ей поступить и что произойдет с ней в будущем, если она останется в замке или покинет его.

«Как могу я остаться здесь, если люблю его и стремлюсь к нему, — рассуждала девушка, — и знаю, что при каждой встрече мы рискуем быть разоблаченными?»

Но и уйти из замка означало либо умереть от голода, либо согласиться на такую работу, которая повергла бы в шок ее отца, будь он жив.

«Если б только папа мог заводить друзей в Англии с такой же легкостью, как он делал это во всем остальном мире, мне было бы легче устроиться».

Пепита вспомнила, как он говорил о каких-то очаровательных людях в Испании, где она родилась и где получила свое испанское имя.

У него были также друзья во Франции и Италии.

Но если б даже она связалась с ними, то вряд ли осмелилась попросить у них денег, чтобы добраться до их страны.

А между тем они могли бы помочь ей устроиться преподавательницей английского языка.

Положительную роль здесь сыграло бы свободное владение французским языком, а, позанимавшись серьезно, она могла бы улучшить свой испанский и итальянский.

Однако даже мысль уехать одной в чужую страну так пугала ее, что трудно было рассматривать возможность такого шага.

Отец ушел в отставку из Министерства иностранных дел, когда ей было девять, а Денизе шестнадцать лет; после этого они жили в Англии.

Оглядываясь в прошлое, она вынуждена была признать, что плохо помнит те страны, в которых они жили, и людей, с которыми общались там ее родители.

«Я должна сосредоточиться на знакомых в Англии, — решила она. — Должны же где-то быть какие-нибудь родственники Линфордов».

Она знала, старшая сестра отца, жившая некогда в Бате, умерла.

Другая его сестра, которая была замужем за богатым человеком, овдовев, переехала в Южную Францию, но, поскольку она была постоянно больна и зрение ее сильно ухудшилось, она не общалась ни с Денизой, ни с ней после смерти отца.

«Может, она и жива еще, — предположила Пепита, — но теперь она слишком стара или слишком больна, чтобы желать моего приезда».

Эти мысли вновь вернули ее к вопросу, который она задавала себе, ложась в постель: что делать?

Вопрос этот был столь огромен, что, казалось, наполнял всю комнату; временами она слышала его шелест под высоким потолком, а потом он вновь опускался к ней, не получив ответа.

«Что мне делать? Что делать?»

Эти слова беспрестанно слышались ей в шуме ветра за окном и повторялись в перекате далеких морских волн.

«Что мне делать?»

Это был крик отчаяния.

Но о чем бы она ни думала, Торквил всегда присутствовал в каждом ударе ее сердца, и она вдруг почувствовала, будто он обнял ее и крепко прижал к себе.

«Я должна забыть о нем!»— тут же спохватилась она, и ее окатило новой волной отчаяния.

Как забыть о нем, если он навсегда завладел ее мыслями и душой, и она никогда не перестанет любить его, и постоянно будет ощущать: в ту минуту, когда она мечтает о нем, он точно так же безумно жаждет ее.

— Хорошо, — ответила герцогиня, — я присоединюсь к вам попозже.

Затем она повернулась к Пените и Жани, выходившим вслед за дамами, и сказала приказным тоном:

— Я хочу поговорить с вами, мисс Линфорд.

— Я отведу Жани к миссис Сазэрленд, молвила Пепита, — и сразу же приду в гостиную.

Герцогиня ничего не ответила и вышла из столовой со своим обычным пренебрежительным видом, который всегда принимала в присутствии детей и Пепиты.

Гадая, что может сказать ей герцогиня, Пепита поспешила отвести Жани в комнату домоправительницы.