— Никого нет.

Мужчины уселись за столик и продолжали сидеть в полном молчании. Я начал испытывать смутное беспокойство: что-то сейчас произойдет? У нас в Англии подобную парочку сразу бы взяли на заметку и в случае какого-либо конфликта немедленно выставили за дверь. Здесь, однако, практиковалось куда более терпимое отношение к клиентам. Подобная стадия подпития трактовалась как «чуток перебрал» и ни у кого не вызывала опасений.

В этот миг одна из пожилых леди перелистнула страницу и привлекла внимание приятелей: глаза их вспыхнули нездоровым блеском. Им требовалась аудитория! Чудесным образом они прозрели и обнаружили, что в зале кроме них находятся еще люди. Моя скромная персона их не заинтересовала, они поднялись и, нетвердо держась на ногах, устремились к дамам. Те взирали на них с удивленным, но тем не менее терпеливо-благожелательным видом. Толстяк первым достиг цели и обратился к старушке с такой речью:

— Вы слышали, как я пел сегодня? Не слышали?! о, мадам, вы многое потеряли. Я был просто великолепен. Исполнял вот эту песню…

На мгновение здоровяк застыл на месте (в тот момент он больше всего напоминал исполинскую статую мамонта в зеленом пледе). Стоял, опираясь на суковатую палку и в задумчивости облизывая губы. Затем запел неожиданно высоким надтреснутым голосом.

— Вам нравится песня? Там говорится…

Он зажмурился, прижав свою лапищу к сердцу, и продекламировал:

— Твои глаза подобны маленьким звездам, что сияют над Сгурр-на-Ута, твои волосы темны и легки, как воды Лох-Беорайда… Так оно и есть, мадам. Да-да…

Пожилая леди милостиво улыбнулась. Думаю, прошло уж много лет с тех пор, как мужчина делал ей комплименты.

— Я спою вам еще раз.

И, забыв об остальном мире, он снова запел свою серенаду маленькой чопорной старушке. Толстяк пел с такой подкупающей искренностью, что вовсе не казался смешным. Наконец он закончил. Лицо его приняло трагическое выражение. Он склонился к своей слушательнице и дрожащим голосом пожаловался:

— И я проиграл! Можете себе представить?

— О, мне так жаль! — сочувственно улыбнулась маленькая шотландская старушка.

— Вы правда мне сочувствуете? — серьезно спросил толстяк. Затем, видимо, уверовав в ее искренность, он смахнул невидимую слезу с глаз, наклонился — настолько осторожно, насколько это было возможно в его состоянии — и бережно пожал старушке руку. В этот миг он, очевидно, вспомнил о своем приятеле. Он выпрямился и огляделся. Увидел, что его друг что-то проникновенно декламирует второй даме, и мгновенно позабыл о собственном горе. В его сонных голубых глазах вспыхнул озорной огонек. Толстяк вдруг превратился в огромного проказливого мальчишку! Оставив старушку и дальше прозябать в углу, он поскакал вприпрыжку к своему приятелю.

Тут двери внезапно распахнулись и впустили внутрь целую толпу припозднившихся гостей — наверное, это были участники вечерней сессии фестиваля. Толстяк горестно переглянулся со своим спутником. Видно было, что такое неожиданное многолюдье пришлось им не по вкусу. Друзья взялись за руки и, двигаясь удивительно невпопад, покинули залу.

Должен отметить, что на протяжении всей этой эскапады — о которой они, скорее всего, и не вспомнят утром, а если вспомнят, то будут горячо отпираться — два подвыпивших шотландца вели себя с удивительным достоинством. Их поведение отличала та грация, которой им, возможно, недостает в иные, более серьезные моменты жизни. Виски не унизил горцев, не сбросил в канаву.