— Нет-нет, сэр, их никогда не печатали. Мы с братьями услышали их от старого Эндрю Мура, а тому их рассказала старая Бэби Меттлин, которая служила экономкой у первого лэрда Ташилоу. Хозяйкой-то она, говорят, была неважной, да и вообще о ней болтали всякие странности… Но не о том речь. Зато она знала великое множество старинных песен и баллад. А уж как пела! Тут со старой Меттлин никто сравниться не мог.

— Постойте, Маргарет! — прервал ее Скотт. — Вы сказали, первый лэрд Ташилоу? Тогда это и в самом деле очень старинная баллада.

— Так оно и есть, сэр. Очень старая. А насчет моих песен я вот что скажу: до вас их никто и никогда не печатал. Ни Джордж Уортон, ни Джеймс Стюарт. А вы вот пропечатали их все вместе, да и сглазили. Видите ли, сэр, у всякой вещи свое предназначение. Эти песни придуманы для того, чтобы их петь, а не читать в книжках. Вы вот нарушили предназначение, и теперь их никогда больше не будут петь.

— А я вас предупреждал, мистер Скотт, — вмешался Лэдлоу.

В ответ Скотт лишь добродушно рассмеялся, он явно не принимал этот разговор всерьез. Но моя мать, простая женщина, похлопала его по колену и сказала:

— Все так и будет, как я говорю. Сами увидите…

Как ни странно, но слова ее оказались пророческими.

С того самого времени ее песни, которые раньше распевали на всех семейных посиделках перед камельком, оказались прочно забыты.

Мы собирались все вместе пообедать в Рамсей-Клаф у преподобного Брайдена, но Скотт и Лэдлоу ушли раньше — они хотели осмотреть какие-то памятники на церковном кладбище Эттрика. Я вышел позже и направился в Рамсей-Клаф. Проходя через гумно, я повстречался с конюхом мистера Скотта. А надо сказать, человек этот слыл еще большим оригиналом, чем его хозяин. Я поинтересовался у него, вернулся ли Ширра.

— Так точно, парень, Ширра вернулся, — ответил он. — А ты, небось, тот самый малый, который пишет старинные баллады и потом сам же их поет?

Я ответил в том смысле, что да, наверное, я тот самый человек.

— Ну тогда, дружище, бери ноги в руки и беги скорее в дом. Спросишь Ширру, и тебя сразу к нему проведут. Бьюсь об заклад, он будет страшно рад тебя видеть.

Я обогнул озеро и прошел по мосту к маленькой гостинице с названием «У Тибби Шил», в которой когда-то собирались Хогг с друзьями. Несмотря на незначительные переделки, гостиница и поныне сохранила вид «старой глиняной постройки». Кухонные стены до сих пор скрывают в себе старинные кровати-альковы.

Тибби Шил была из местных, но вышла замуж за уроженца Уэстморланда — кротолова по имени Ричардсон. После смерти мужа у Тибби на руках остались шестеро детей. Чтобы как-то их прокормить, женщине пришлось сдавать комнаты в своем доме. Первым ее жильцом стал Роберт Чамберс, за ним потянулись и другие. Вскоре гостиница Тибби приобрела известность во всем шотландском Лоуленде, а ее хозяйка прославилась как отменная повариха. Ее форель, жаренная в овсяном кляре, ее непревзойденная ветчина и яичница из свежих яиц привлекали многих литературных гениев. Днем эти джентльмены бродили по берегу озера, а к вечеру — как проголодавшиеся школьники — спешили к хлебосольной Тибби. Постепенно она постигла нравы литературной элиты и весьма умело управлялась со своими знаменитыми постояльцами. Нередко возникали и комические ситуации. Как-то ночью, когда веселая компания засиделась за долгой беседой, а все бутылки уже были пусты, Хогг умолял хозяйку «принести ему озеро».