— Все в порядке, Ягодка. Ничего не бойся!

— Не уходи.

Ее личико, так горделиво сиявшее всего пару минут назад, сморщилось. Задрожали губы, наполнились слезами большие зеленые глаза.

— Пожалуйста, — голосок ее дрожал от страха.

— Боже всемогущий, — прошептал он, до глубины сердца тронутый ее просьбой. — Я не уйду, Ягодка. Обещаю. Никто и никогда не тронет тебя, и я сделаю все, чтобы со мной тоже ничего не случилось.

— Обещаешь?

— Обещаю, — твердо сказал Бен.

Как же он посмел несколькими неосторожными словами разрушить у девочки иллюзию безопасности?

Сара Энн обняла его за шею. Он на секунду прикрыл глаза и прижал девочку к себе — нежно и крепко, так, чтобы она вновь почувствовала себя надежно защищенной.

За спиной всхлипнули, а затем раздался лай — громкий и сердитый. Когда Бен вновь открыл глаза и обернулся, Элизабет уже исчезла из конюшни. Испарилась — несмотря на больную лодыжку! Генри был еще здесь. Он осуждающе посмотрел на Бена, облаял его на прощание и поспешил следом за своей хозяйкой.

Бен снова прикрыл глаза и прислонился к перегородке, тихо шепча Саре Энн что-то нежное, успокаивающее. А в душе у него в это время бушевал шторм, и успокоить его невозможно было ничем. Бен проклинал себя за то, сколько ужасных, неповторимых ошибок успел он наделать.

* * *

Элизабет, не обращая внимания на больную ногу, спешила к дому. Ей не терпелось укрыться от всего в спасительной тишине своей спальни.

На словах обвинение ей не было высказано, но лучше бы оно прозвучало вслух. Бен думает, что она каким-то образом причастна к направленным в него выстрелам. Боль от этого была такой сильной, что Элизабет из последних сил пыталась сдержать рвущиеся наружу рыдания.

Как только Бен мог подумать, что она каким-то образом — прямо или косвенно — связана с этим подлым преступлением? И как он только может думать, что она хотела принести вред Саре Энн? Потому что и это обвинение, пусть и не высказанное вслух, было обращено к ней. Элизабет вспомнила его рассказ о том происшествии в Эдинбурге. Интересно, Бен и тогда подозревал ее? Так, пожалуй, он может дойти до того, что обвинит ее в убийстве — преднамеренном! — ее неродившегося ребенка.

Она опустилась на краешек постели — той самой, на которой они с Беном занимались любовью. Вернее, она думала, что это любовь. Чувствовала себя красивой и желанной. И сама чувствовала страстное желание — впервые в жизни.

А что теперь?

Из глаз Элизабет хлынули слезы. Так она не плакала никогда — даже когда умер Джейми. Тогда она не плакала от потрясения. Не могла поверить в ту смерть. А затем впала в оцепенение.

Бен Мастерс разрушил это оцепенение, вернул ее к жизни. Более того, показал ей прекрасные, неведомые ей прежде стороны жизни. И вот теперь он разбил ее сердце, разрушил робкие надежды на будущее.

Элизабет потеряла счет времени и уже не представляла, как давно лежит и рыдает на постели. Затем до ее сознания донеслись голоса, и она поняла, что все уже вернулись с охоты и теперь завтракают перед началом скачек. После скачек гости начнут разъезжаться по домам. Правда, некоторые из них, и Дрю в том числе, возможно, задержатся еще на день. Но все равно — еще один-два дня, и она останется в этом доме с Барбарой, Хью и этим человеком, который считает, что она способна на убийство. С человеком, которого она полюбила.

Генри тихонько, осторожно вполз на постель, полагая, очевидно, при этом, что его никто не видит, не слышит и не замечает — и тесно прижался к боку Элизабет.

— Что же мне делать, Генри? — спросила она.