Однако трудно найти во всей истории хайлендского варварства (а иначе те нравы не назовешь!) эпизод, более жестокий и бесчеловечный, нежели резня в Гленко. Если бы Кэмпбеллы объявили войну Макдональдам и открыто напали на деревню, никто бы и слова не сказал против. Но тот факт, что они подло надругались над священными законами гостеприимства, поставил их в один ряд с самыми страшными предателями. А потому нет им прощения! Как сказал мой собеседник, старик с бархатным голосом: «Покуда стоят холмы, люди будут помнить Гленко».

5

Небо потемнело, пошел дождь. Вначале он был слабеньким, почти незаметным — просто казалось, будто ты въехал в холодное влажное облако. Привычная линия горизонта (а я уже помнил ее наизусть) внезапно затянулась туманом, размылась и приобрела какой-то зловеще-таинственный оттенок.

Вам приходилось видеть, как вечерние сумерки изменяют атмосферу и сами очертания хорошо знакомого дома, наполняя его реальными тенями и воображаемыми призраками? Точно так же и облако, окутавшее вершину горы, или опустившийся на долину туман способны в одночасье преобразовать солнечный пейзаж в нечто мрачное и ужасное.

Когда вы едете в сильный туман по Лондону и время от времени перед вами материализуется фигура случайного прохожего — вот она на мгновение вынырнула из серой мглы и снова исчезла, — то она кажется вам чем-то вроде удивительного привидения. Ваш глаз без всякой на то причины задерживается на незнакомом человеке и фиксирует все мельчайшие детали его внешности. В Хайленде туман проделывает те же самые фокусы, наделяя случайные предметы жуткой сверхъестественной значимостью. Пока я ехал в дождевом облаке по долине, мой взгляд периодически отрывался от цепочки холмов на горизонте и мельком ловил где-то сбоку, на пределе видимости, причудливое скопление теней, которые затем оказывались серыми, замшелыми утесами, а при ближайшем рассмотрении — просто гладкими черными скалами, испещренными мраморными прожилками и ярко блестевшими под дождем. Однако вынужденная ограниченность зрения и прочих органов чувств деформировала нормальное восприятие окружающего мира, придавая неоправданную важность всему, что я видел. В результате я был почти готов к тому, что вот сейчас из-за скал появятся какие-то люди… а может, и не люди вовсе, а древние духи, поселившиеся на этих холмах еще в незапамятные времена.

Маленький ржавый ручеек, беспечно скользивший по коричневым камням, почему-то казался очень значительным. И серебристый ковер вереска, вибрировавший и пригибавшийся на ветру, тоже становился чрезвычайно важным. Глаз не отрываясь следил за его движением, выделяя отдельные стебельки и радуясь их множественности. В какой-то миг пришлось объезжать небольшое каровое озеро, оно показалось мне похожим на миску с серебряным дымящимся супом.

Тот, кому доводилось во время тумана путешествовать в одиночку по горам или в другой пустынной местности, наверняка помнит это чувство потерянности и внезапные приступы паники, когда так и подмывает оглянуться и убедиться, что никто не тянет к тебе свои призрачные костлявые руки. Вы постоянно ощущаете чье-то незримое присутствие, и это, кстати, объясняет, почему наши предки снабжали каждый холм и каждый ручей собственным гением.

И в тот миг, когда чувства мои обострились до предела, когда я отчаянно жаждал человеческого общения (что вообще-то со мной нечасто случается), я услышал отдаленные громовые раскаты.