Изменить размер шрифта - +
Блеск богатства и убожество нищеты, когда они совмещены столь близко, ранят больнее, чем в иных — более просторных — крупных городах. В Глазго Ист-Энд и Вест-Энд смешиваются самым причудливым образом. В Лондоне, например, каждая прослойка населения проводит время строго в своем районе. Вы сразу же можете определить людей, которых встретите на Пикадилли или Оксфорд-стрит. Обитатели ареала, ограниченного Олдгейт-Памп и Стрэндом, не отправятся вечером развлекаться на Кокспур-стрит. Точно так же лондонцы с Пикадилли и Лестер-сквер ни при каких условиях не пересекут невидимую границу, отделяющую ее от Чаринг-Кросс. Здесь же, в Глазго, не существует границ.

Это придает исключительное разнообразие тем толпам, что прогуливаются по улицам вечернего Глазго. Я с любопытством разглядывал проплывающие мимо лица и обнаружил, что в, казалось бы, монолитной массе праздных горожан довольно часто попадаются инородные вкрапления. Так, на одной из центральных улиц — своеобразной шотландской Бонд-стрит — среди множества респектабельных бизнесменов в неизменных котелках (а этих нелепых головных уборов в Глазго больше, чем в любом другом британском городе) и толпы очаровательных нарядных барышень вы можете внезапно заметить понурую и сгорбленную фигуру нищего старика. Или же вам бросится в глаза нахальная развязность какого-нибудь юноши в надвинутой на глаза кепке. Или медленной, усталой походкой пройдет простоволосая женщина из соседнего квартала, которая, подобно кенгуру, несет на животе младенца, и его крохотное невинное личико выглядывает из складок клетчатой шали.

Столь близкое соприкосновение различных слоев является характерной особенностью Глазго. Это означает, что миллион с четвертью его обитателей живет ближе к сердцу города, чем в любом другом социальном образовании такого размера. И этим, по моему мнению, объясняется яркая индивидуальность Глазго. В этом городе нет ничего вялого, половинчатого. Его не спутаешь ни с каким другим. И, в отличие от Лондона, его никак не назовешь городом предместий.

Одна из самых привлекательных черт Лондона заключается в том, что лондонцев как таковых не существует на свете. Многомиллионное население распределено по двадцати восьми столичным районам, а по сути, самостоятельным городкам. И жители этих районов знают о Лондоне не больше, чем о загадочной Атлантиде (а с учетом нынешней дешевизны энциклопедий, может быть, и меньше!). Для среднестатистического горожанина Лондон — то место, куда можно пару раз в год смотаться поразвлечься в ночном клубе. И не более того… В наше время легче съездить из Ливерпуля в Нью-Йорк, чем из Хэмпстеда в Пендж. В результате сложилась абсурдная ситуация, когда миллионы лондонцев не способны сдать простейшего экзамена по топографии родного города!

Однако Глазго — это Глазго. Эгоцентричный город с самой большой и тесно сплоченной общиной во всей Великобритании. В нем практически не существует пригородов. Глазго умудрился стать самым густонаселенным (после Лондона) мегаполисом и при этом не растерять индивидуальности, не рассеять ее по десяткам далеких окраин. Я не ведаю другого города такой величины, где жители знают друг друга (по крайней мере в лицо). А знать человека в лицо для Глазго означает пригласить его на чашечку кофе в одиннадцать утра. Кофе вообще играет большую роль в жизни Глазго. Если даже завтра Клайд пересохнет, все равно в Глазго будут потреблять все то же количество кофе, необходимое для строительства нового лайнера линии «Кьюнард».

В Глазго присутствует особая заинтересованность в трансатлантическом флоте, какой я больше не встречал нигде на Британских островах. Город этот может быть избыточно, почти угнетающе дружелюбным. И еще одно качество, в котором Глазго даст сто очков вперед любому британскому городу, — его доступность. Государственные деятели, как и ведущие бизнесмены, всегда здесь готовы приветствовать иностранца. Самые важные офисы легко распахивают двери перед ним (правда, если он вздумает попусту тратить чужое время, то, думаю, так же быстро вылетит из чужого кабинета, как и попал в него).

Быстрый переход