И он поведал мне одну из своих фронтовых историй. Его речь — простая и образная, местами грубая, пересыпанная армейским сленгом — оказалась прекрасным инструментом для воссоздания картины сражения на гряде Вими сырой весной 1916 года. Будто воочию увидел я грязные окопы и заграждения из колючей проволоки; услышал разговоры саперов, ставивших мины перед вражескими укреплениями; почувствовал зловоние отбросов, которые немцы выбрасывали из своих окопов, норовя закинуть к канадцам.

— А я, понимаете ли, состоял в разведслужбе при канадцах, — рассказывал он. — Ну, типа бесплатного приложения, которое никому на фиг не нужно! Они, гады, даже на довольствие меня не поставили. Ох, и набедовался я тогда! Поверите ли: чтоб не сдохнуть с голоду, вынужден был воровать еду в окопах. Да уж, страшно вспомнить… Короче, три месяца я терпел, а потом плюнул на все и решил идти в Обиньи. У них там, понимаете ли, штаб-квартира располагалась… у канадцев этих. Ну а я-то был старый кавалерист и тертый калач. Знал: где склады, там всегда в интендантах шотландец ходит. Глядишь, и поможет земляку. Видок у меня был еще тот — на ногах резиновые сапоги, и оба левые. Я их увидел в грязи на бруствере, ну и прихватил, конечно. Один, помнится, еле-еле выдрал из глины… ну да ладно, не о том речь.

Идти я уже не мог — ноги стерты до мяса, да и отощал я вконец на такой кормежке. Приходилось ползком ползти. Ползу я, значит, а сам по сторонам поглядываю: как бы мне кавалерийскую часть не пропустить. Там, глядишь, по старой памяти перекусить дадут и попонку какую-нибудь завалящую… Я-то под дождем вымок — зуб на зуб не попадает. Одежда в грязи, так к телу и липнет. Да еще вши донимают, будь они неладны! Короче, выполз я к бивуаку. Вокруг ночь, а впереди палатка стоит освещенная. Я глянул внутрь, а там огромный такой детина-канадец варит себе на спиртовке какао. Мать моя женщина! Что за запах! Верите ли, приятель, мне этот запах до конца жизни сниться будет. Я уж настолько ослабел, что и на ногах не держался. Просовываю, значит, голову в палатку и начинаю канючить: не найдется ли одеяла какого старого или попонки там ненужной? А канадец этот здоровенный смотрит на меня так и спрашивает:

— Откуда будешь, парень?

— Из Эдинбурга! — говорю. — А ты-то сам откуда?

— А я из Галашилса, — отвечает. А затем протягивает мне свою банку с какао и говорит: — Давай, Джок, входи, попей горяченького.

Я ушам своим не поверил! Ввалился в палатку, отогрелся чуток, разговорились. Оказывается, в Галашилсе он не был с тех пор, как эмигрировал. Чуть не прослезился… и все повторял, что это совсем рядом с Эдинбургом. И что думаете? Этот парень мало того, что меня накормил, так еще и раздобыл для меня четыре попоны. Я потом все думал: интересно, а что бы он сделал, если б я сказал, что тоже из Галашилса? Небось, спер бы и лошадь, и орудийную повозку… Вот я и говорю: шотландец за шотландца завсегда постоит.

Я видел, что сидевший за соседним столиком мужчина прислушивался к нашей беседе, но до поры до времени старался не выказывать интерес. Однако здесь он не выдержал и подошел к нам.

— Вы, ребята, извините, что вмешиваюсь, — начал он с улыбкой, — но у меня тоже есть на этот счет хорошая история. Я однажды вляпался в переделку с австралийцами. Мы тогда служили во Франции и были вроде как на отдыхе. Ну, и вы сами знаете, как это бывает… Пили, не просыхая, во всяком случае трезвенниками нас никто не назвал бы. Ну вот, и как-то в одной забегаловке я повстречался с чертовой кучей этих придурков. Один из них прошелся по моему поводу: сказал что-то такое, чего ни один уважающий себя мужчина не потерпит. Я-то, конечно, сразу возбух — даром что боец из меня никакой, да и ростом, как видите, не вышел.