А овдовевшая королева осталась одна во дворце Линлитгоу. Она сидела все в той же комнате, прижимая к груди свое дитя, а сердце ее изнывало от страха перед подступающей бедой. А чего еще ждать несчастной матери, когда со всех сторон ее окружали «враждующие группировки шотландских баронов… которые яростно сражались за власть над страной и над новорожденной принцессой».
Таким образом, с самого своего рождения Мария Стюарт оказалась игрушкой в руках злобных и честолюбивых сил, которые и привели ее в конце концов в Фотерингей.
Увлекшись своими заметками, я не сразу заметил, что в комнату вошел незнакомец. Рыжие волосы ввели меня в заблуждение: я посчитал его шотландцем, но, как выяснилось, ошибся — мужчина оказался моим соотечественником. Поздоровавшись, он поинтересовался, что я рисую, и даже попытался украдкой заглянуть в мой блокнот. Я был несколько удивлен такой бесцеремонностью, но, впрочем, вскоре все объяснилось. Оказалось, незнакомец был художником и проявлял чисто профессиональное любопытство, приняв меня за своего собрата по ремеслу. Мы разговорились — естественно, о Марии Стюарт.
— Меня возмущает не сама ее смерть, — говорил мой собеседник, — а те грязные приемы, которые использовали ее враги. Сначала «Письма из ларца», а затем этот балаган в Фотерингее с подложными уликами!
— А я вот думаю: как бы все сложилось, если бы они с Елизаветой все-таки встретились?
— Не стоит забывать про Сесила, лорда Беркли.
— Интересно, любила ли она Босуэлла? Неужели ей нравилось, как он с ней обращался?
— Кто знает, кто знает… Вообще это был странный союз: она — идеал женщины, а он самый худший тип брутального мужчины.
— Не пойму, неужели рядом с королевой не оказалось ни одного умного и верного советчика, чтобы открыть ей глаза на истинное лицо Босуэлла?
— Я тоже этого не понимаю. Опять же, почему никто не отговорил ее бежать в Англию? Ведь наверняка многие понимали, что для Марии это безнадежная затея. Елизавета не могла простить ей притязаний на английский трон. Вспомните, шестнадцатилетняя Мария ехала по Франции, и повсюду раздавались крики герольдов: «Дорогу королеве Англии!»
— А вы читали мемуары сэра Джеймса Мелвилла? В них он рассказывает, как ревниво Елизавета относилась к успехам «своей возлюбленной сестрицы». Все выспрашивала, какого цвета у той волосы, кожа… Мелвилл как-то имел несчастье обмолвиться, что Мария Стюарт играет на лютне и верджинеле. Так уже на следующий день его призвали во дворец — присутствовать на концерте Елизаветы и вынести свое суждение. Бедняге пришлось признать, что английская королева лучшая исполнительница, нежели ее соперница.
— Может быть, Елизавета и старая завистница, но она обладала несомненным талантом выбирать себе слуг. Мария же, в отличие от нее, вечно ошибалась в людях.
В конце концов наша беседа свернула на тему, которая неминуемо всплывает, когда речь заходит о Марии Стюарт.
— Говорят, она была удивительно хороша собой.
— Еще бы! Даже если отмести в сторону свидетельства таких придворных льстецов, как Чатерленд и Брантом, и тогда красота королевы не вызывала сомнений. Сам Джон Нокс не смог устоять перед ее обаянием. Представляю, как она была прекрасна в восемнадцатилетнем возрасте, когда вернулась из Франции.
— Кто-то из ее современников писал, будто в Марии Стюарт присутствовал некий внутренний огонь, который опалял души всех, кто ее знал.
— Что и говорить, необыкновенная женщина, — вздохнул мой рыжеволосый собеседник. — Живи она сегодня, наверняка оказалась бы в числе первых эдинбургских модниц, кто остриг косы.
— А как легко бы Мария смогла удовлетворить свою страсть к ночным развлечениям! — подхватил я. |