Без труда найдя для себя укрытие, Гуров притаился в тени, приготовившись терпеливо ждать.

Терпение ему действительно пригодилось. Гумеров и Марина прибыли в контору нотариуса около трех часов, а когда они вышли оттуда, стрелки показывали четверть пятого.

— А ты уверена, что тебе удалось бы? — спрашивал Ильнур, по-видимому, продолжая начатый разговор.

— А почему нет? — возбужденно отвечала Марина. — Судья была на моей стороне, адвокат старался. Еще чуть-чуть поднажать, и шашка была бы в дамках. А так…

— Да, чуть-чуть он недотянул.

— Что теперь говорить об этом? Бессмысленно. Сколько горбатилась на него, пылинки сдувала. Все прахом.

— Но ведь твоя доля там тоже есть, — старался подбодрить Ильнур.

— Доля. Что это за доля? Жалкая подачка, не больше. Даже если бы мы поделили все пополам, как он хотел, я и то получила бы больше. А так… все прахом. В равных частях всем родственникам. А? Это надо же такое придумать!

— Но ты ведь и раньше об этом знала. Что же сейчас понапрасну переживать?

— Да, конечно, я знала. Только не знала, что настанет такой момент, когда это шутовское завещание обретет реальную юридическую силу. Даже предположить не могла. А оказывается, нужно было предполагать. Все нужно предусматривать и заранее просчитывать. Чтобы не оказаться, как я теперь, у разбитого корыта.

— А много у него родственников?

— Тьма! — в сердцах выкрикнула Марина. — Мама, папа, братик, сестренка. Хорошо хоть бабушек с дедушками не вписал, а то бы всем ровно по два рубля досталось.

— Ладно, не переживай так.

— Тебе хорошо говорить. А подумай, каково мне. Одно дело — на две части деньги поделить, а другое — на пять. Да еще и денег-то там нет. Чтобы их делить, его еще продать надо, этот коттедж.

— А если достроить?

— Кто его будет достраивать? Мы впятером? Абсурд! Придется продавать, и, помяни мое слово, затянется эта история на самый что ни на есть неопределенный период времени. Ладно, идем. Чего попусту воздух колебать разговорами? Что случилось, то случилось. Назад уж теперь не отыграешь.

Парочка спустилась по массивной лестнице вниз, и через минуту Гуров услышал приглушенное урчание двигателя «Тойоты».

Выждав несколько минут, чтобы машина отъехала, он выбрался из своего укрытия и поспешил вверх по широким ступеням.

Подслушанный разговор настолько кардинально менял весь расклад по делу, что Гуров уже не видел никакого смысла в продолжении слежки.

Из слов Марины следовало, что живой Березин для нее был гораздо выгоднее мертвого. Лев пока не знал, в связи с чем Березин решил написать завещание, но из разговора Марины и Ильнура ясно следовало, что сама она была в курсе и того, что завещание это есть, и того, что в нем написано. Зная, чем может обернуться внезапная смерть супруга, было бы верхом легкомыслия эту смерть провоцировать.

Можно, конечно, предположить, что, не зная о существовании завещания, убийство организовал Ильнур. Но если судить по его реакции на эту «новость», она не только не вызвала огорчения или досады, но вообще прошла почти незамеченной. Даже Марину он успокаивал скорее формально, чем действительно глубоко сочувствуя, а уж сам в сочувствии точно не нуждался.

«Спокоен как танк, — думал Гуров, открывая входную дверь. — Нехарактерно для человека, надеявшегося сорвать куш, приложившего для этого усилия, вплоть до организации уголовного преступления, и в результате оставшегося ни с чем. Такой человек не будет, флегматично покуривая, отделываться фразами типа: «Ладно, не переживай». Он будет рвать, метать, кусать себе локти и нецензурно выражаться в общественных местах.