Изменить размер шрифта - +
Сидел за столом с твоей женой и дочками. Ты меня приглашал праздновать день рождения жены. Как-то даже назвал братом — под градусом, правда, ну да ладно. Даже пушки у нас одинаковые: десятимиллиметровые „глоки“ из той партии, которую мы по наводке Пахана забирали у торговца в Мэриленде. Опробовали там же, на стенде у этого торговца, — по количеству пробитых голов на мишенях счет все время выходил равный.

Ясно, что ты мне никогда не простишь измены и предательства. Будешь искать, пока не отыщешь. Не сегодня, так завтра или позже, но найдешь. Никаких сомнений».

Каган вспоминал задания, выполненные на пару с Андреем. В новом приступе самобичевания вызывал в памяти зверства, которые творил над несчастными людьми, чтобы завоевать расположение Андрея. Однако спас он гораздо больше — благодаря выведанным тайным планам и раскрытым замыслам по контрабанде террористического оружия — гранатометов, пластита, возбудителей инфекций…

И все равно в ушах звучал эхом стук падающих на пол зубов, вырванных у владельца ресторана, а перед глазами стояли сожженные дома и избитые для демонстрации серьезности своих намерений Пахану и Андрею женщины.

«Мередит с Коулом такие же невинные жертвы, как те, которых я спасал, срывая планы мафии. Они в беде из-за меня. Если с ними что-то случится…»

Раздумья Кагана прервал звук спускаемой в туалете воды. В глухой тишине поток обрушился слишком уж громко. Затем раздалось шарканье Коула, возвращающегося в гостиную, — мальчик устроился на полу рядом с выключенной елкой. Царапнула по кирпичам бейсбольная бита.

— Любишь играть в бейсбол?

— Не могу, у меня же нога.

— Тогда зачем тебе бита?

— Папа на день рождения подарил. Надеялся, я вырасту и приспособлюсь как-то, даже с ногой. А я потом и пробовать перестал. Хотя люблю представлять, как отбиваю мяч.

Раздался новый скрип — это Мередит тащила плетеную корзину, чтобы усесться рядом на полу. Каган услышал, как хозяйка приваливается спиной к стене. Малыш коротко захныкал, но тут же умолк.

«Молодец, — похвалил его мысленно Каган. — Не плачь, пожалуйста!»

— Коул, я там под елкой видел подарки…

— Да, вроде есть такие.

— А что бы ты больше всего хотел?

— Чтобы папа перестал пить.

— Я с ним поговорю, когда все это закончится.

Каган намеренно сказал «когда» — этакая ниточка, протянутая в будущее, попытка придать оптимизма.

— Он не послушает, — возразил мальчик.

— Послушает, сам удивишься. Я хорошо умею убеждать. Но вообще-то, говоря о подарках, я имел в виду те, которые под елкой, — может, хочешь какой-нибудь открыть. Праздник у нас или не праздник? Мередит, вы разрешаете?

Она помолчала.

— Да, Коул, действительно открой. Не обязательно ждать до утра.

Но Коул не спешил шуршать бумагой.

— Коул, что же ты? — подзадорил его Каган.

— Как-то сейчас не хочется…

— Понятно. Ну, если передумаешь…

Несмотря на бурлящее в крови предчувствие, веки у Кагана слипались. Упадок сил от кровопотери и боли брал свое.

— Мередит, не могли бы вы сделать кофе? С кофеином, если есть. И с сахаром. Сахар мне бы очень помог.

Он услышал, как хозяйка крадется в кухню.

— Коул, это у вас вертеп? Там, на столе под елкой?

— Вертеп?

— Рождественская сцена. Фигурки Иисуса, Марии, Иосифа. Ослы, ягнята, прочая скотина, которая водится в хлеву. Пастухи.

— Да, тогда это он и есть, — понял Коул.

Быстрый переход