– Разрешаю вам его выкинуть, – сказал Лимас. – Мне он не нужен.

Мужчина покраснел.

– Но не можете же вы бросать вот так на скамейке. Это ведь мусор.

– Поверь, приятель, могу, – возразил Лимас. – А вдруг кому‑то он пригодится.

Он собрался было идти дальше, но незнакомец продолжал стоять перед ним, держа сверток, словно младенца, обеими руками.

– Ну‑ка, посторонитесь, – сказал Лимас. – Да и в чем, собственно, дело?

– Послушайте, – голос незнакомца поднялся на пару тонов, – я ведь хотел оказать вам услугу, почему же вы хамите мне?

– Вы так хотите оказать мне услугу, что преследуете меня уже полчаса?

«Держится он неплохо, – подумал Лимас, – не отступается, хотя я здорово достал его».

– По правде говоря, мне показалось, что мы с вами встречались в Берлине.

– И вы тащились за мной полчаса, чтобы сказать мне это?

– Ну уж и полчаса, ничего подобного. Я увидел вас возле Мраморной Арки и подумал: «Да это, верно, Алек Лимас. Тот самый, у которого я когда‑то призанял деньжат». Я работал в Берлине на Би‑Би‑Си, и там тогда был человек, у которого я одолжил деньги. С тех пор меня мучает совесть. Вот почему я пошел за вами. Хотел убедиться, что это вы и есть.

Лимас молча продолжал разглядывать его, думая о том, что тип этот держится недурно, хотя и не слишком хорошо. Байка была весьма неправдоподобной, но дело не в ней. Главное, что она оказалась наготове, едва Лимас свел на нет ситуацию, которая была поистине классическим поводом для знакомства.

– Я‑то Лимас, – сказал он наконец. – А вы, черт побери, кто такой?

Его звали, как он сказал, Эш, с одним «ш» на конце, добавил он сразу же, и Лимас понял, что имя не настоящее. Эш сделал вид, будто не до конца уверен, что Лимас – это Лимас, поэтому за обедом они вскрыли пакет и уставились на страховую карточку, словно – подумалось Лимасу – два подростка на порнографическую открытку. Эш заказывал блюда с чуть меньшей оглядкой на цены, чем следовало бы: сейчас они пили дорогое немецкое вино в память о былых временах. Лимас начал с настойчивых уверений в том, что не может вспомнить Эша, а Эш ответил, что это его чрезвычайно удивляет. И постарался, чтобы Лимас почувствоввл в его голосе обиду. Они встретились на вечеринке, напомнил он, которую давал Дерек Уильямс в своей квартирке на Курфюрстендам (что и впрямь могло иметь место), и там были все парни из газет, Алек наверняка помнит это. Но Алек не помнил. Ну хорошо, но Дерека‑то из «Обзервер», того славного мужика, который устраивал замечательные вечеринки с пиццей, он помнит? Нет, у Лимаса чертовски плохая память на имена, и вообще они говорят о пятьдесят четвертом годе, а с тех пор Бог знает сколько воды утекло… Эш (его полное имя Уильям, но, по правде говоря, большинство знакомых зовут его просто Биллом) вспомнил все до мельчайших подробностей. Они пили коктейли, коньяк и creme de menthe, все уже были изрядно под мухой, а Дерек назвал в гости отменных бабенок, полкабаре из Малькастена, ну теперь‑то Алек припоминает? Лимас подумал, что и впрямь все вспомнит, если Билл немедленно не заткнется.

Однако Билл не заткнулся, он явно импровизировал на ходу, но делал это неплохо, нажимая в том числе и на секс: он напомнил, как они закончили вечер в ночном клубе с тремя из этих девиц: Алек, парень из политической консультационной службы и Билл, но Билл, к собственному удивлению, обнаружил, что остался без копейки, и Алек заплатил за него, а затем Биллу захотелось прихватить одну из девиц к себе, и Алек ссудил его еще десяткой.

– Господи, – сказал Лимас, – ну, кажется, теперь припоминаю.