Изменить размер шрифта - +
Город был обеспечен сплетнями на целую неделю; Тория обратилась с жалобой к бургомистру, и тот принял её — но только для того, чтобы выразить соболезнование и развести руками: дуэль происходила по всем правилам, и, хоть безумно жаль погибшего юношу — но разве не сам он вызвал господина Солля на поединок? Увы, дорогая госпожа, сей прискорбный случай никак нельзя назвать убийством; господин Солль неподсуден — он дрался на поле чести и, в свою очередь, тоже мог быть убит… А если покойный господин студент не носил оружия и не владел им — так это несчастье господина студента, но никак не вина лейтенанта Солля…

Со дня поединка прошло четыре дня, три дня прошло после похорон. Серым ранним утром Тория покидала город.

Неделя пребывания в Каваррене положила на её лицо чёрные траурные тени. Котомка студента оттягивала руку, когда она сама, без посторонней помощи, брела к ожидающему у входа экипажу; глаза, угасшие, окружённые тёмными кольцами, смотрели в землю — и потому она не сразу узнала человека, любезно откинувшего подножку кареты.

Чьи-то руки помогли ей забросить котомку на сиденье; механически поблагодарив, Тория подняла глаза и лицом к лицу встретилась с Эгертом Соллем.

Эгерт давно караулил невесту убитого им студента — сам до конца не зная, зачем. Возможно, ему хотелось извиниться и выразить сочувствие — но вероятнее, что навстречу Тории его толкала некая смутная надежда. Сам обожающий риск и опасность, он привык легко относиться к смерти, своей и чужой; что же может быть естественнее — разве победитель не вправе рассчитывать на долю наследства, оставленного побеждённым?

И Тория встретилась с Эгертом глазами.

Он готов был к проявлениям гнева, отчаяния, ненависти; он заготовил подобающие случаю слова, он собирался даже снести пощёчину от её руки — но то, что он увидел в по-прежнему прекрасных, хоть и убитых горем глазах Тории, отбросило его прочь, как удар пудового кулака.

Девушка смотрела на Солля с омерзением, холодным, гадливым, лишённым злобы — и от этого особенно страшным. В ней не было ненависти — но казалось, что её сейчас стошнит.

Эгерт сам не помнил, как ушёл — или убежал — прочь, долой с глаз, чтобы никогда больше не видеть, не встречаться, не вспоминать…

 

А спустя ещё день он сидел в «Верном щите» — мрачный, подавленный и злой. Карвер вертелся рядом, весело болтая попеременно о вепрях и о женщинах — традиционные кабаньи бои не за горами, будет ли отец выставлять Красавца, Мясника и молодого Боя? Кстати, о Солле спрашивала прекрасная Дилия, жена капитана, а пренебрегать ею просто опасно — отомстит… И с какой стати Солль, ставший в городе главным событием недели, отравляет унынием светлые дни такой неповторимой жизни?!

Солль чутьём улавливал в голосе приятеля некоторое приятное возбуждение; похоже, в глубине души Карвер радовался сознанию, что, победив на поле боя, великолепный Эгерт потерпел поражение на поле любви и сравнялся тем самым с прочими смертными. Возможно, рассуждая таким образом Солль возводил на Карвера напраслину — так или иначе, но болтовня друга утомляла Эгерта. Ногтем указательного пальца он вырезал борозды на потемневшей столешнице — да, он был во всём согласен с Карвером, только пусть, ради неба, заткнётся на минутку и даст своему лейтенанту возможность спокойно допить кубок…

В эту минуту дверь открылась, запуская в душный трактир струю прохладного воздуха и солнечный луч; новоприбывший постоял на пороге и, будто убедившись в том, что попал по адресу, вошёл.

Солль узнал его — это был странный седой человек, живший в «Благородном мече» вот уже дней десять. Пройдя мимо гуардов, он отодвинул стул от пустующего неподалёку стола и тяжело опустился на сиденье.

Не ведая, зачем, Эгерт наблюдал за ним краем глаза; в тусклом свете, наполнявшем трактир, ему впервые удалось рассмотреть лицо незнакомца.

Быстрый переход