— Может, кто и вышел. Мне было приказано возглавить группу и держать оборону на левом крыле, потому что возникла угроза обхода позиций на Извери. И мы выполнили приказ. Мы продержались столько, сколько было приказано… Ни минутой меньше. Оборона наша на той позиции представляла собой одиночные и парные окопы. Все они к тому моменту, когда мы их покинули, были разрушены.

— Об этом в документах, которые на наш запрос выслали из архива, ничего нет. Я повторяю вам.

— Ну и что теперь?

— А теперь, Александр Григорьевич, вам ничего не остается, как просто выложить всю правду.

— Я вам уже сказал все, что было. Всю правду.

Затем Гридякин снова начал спрашивать имена и должности преподавателей Подольского пехотно-пулеметного училища, командиров рот и взводов. И когда Воронцов назвал фамилию своего взводного, Гридякин буквально подскочил на стуле.

— Ботвинский?! Борька?! Да мы с ним с одного курса! Земляки!

— Так вы тоже подольский?

— А ты что, не понял? На-ка, покури. — И Гридякин положил на дощатый стол перед Воронцовым помятую коробку «Герцеговины флор».

— Да я не курю. Спасибо.

— И не пьешь?

— Вот выпить бы выпил.

Младшие лейтенанты быстро оформили дела бойцов и сержантов. А Нелюбина и Воронцова все продолжали водить в землянку к Гридякину. Лейтенант уже не предлагал Воронцову покурить. Вынул из синей картонной папки листок и сказал:

— Вы вот показали, что постоянно двигались к фронту в поисках подходящего места для успешного перехода. Так?

— Так.

— А вот что в своем донесении пишет лейтенант Горичкин Иван Тимофеевич. Вы фактически воспрепятствовали ему после падения самолета уничтожить то, что могло находиться в исправном состоянии, а именно: бортовую радиостанцию, пулемет ШКАС, другое вооружение. Все это, как можно предположить, попало в руки к противнику, так как падение самолета произошло на оккупированной территории. Частично эти факты подтверждает и летающий стрелок, сержант Калюжный Федор Иванович.

— В боевой обстановке, товарищ лейтенант госбезопасности, действуют другие законы.

— Что?! Какие такие особенные законы могут действовать в боевой обстановке, кроме устава и присяги?!

Воронцов опустил голову. Лучше не залупатъся, вспомнил он совет старшего лейтенанта Солодовникова. Ротный похлопал его по плечу и сказал:

— Ну, взводный, с богом. Подписывай там протокол и возвращайся. Винтовка твоя будет цела. Такие орлы мне нужны. Я так понял, теперь вами будет заниматься Гридякин. Он мужик не говнистый, но ты и сам не залупайся.

Гридякин закурил. Лист с донесением лейтенанта Горичкина с легким шорохом дрожал в его руке. Интересно, что там наклепал на него этот летун?

— Вытащили, называется, командира из пекла… Да за одно это… Мы ж не бросили его, товарищ лейтенант!

— Ну, то, что вы его не бросили, он тоже признает. Даже фельдшера нашли… Немца. — Гридякин цеплялся за каждый факт. Но в голосе его не было той ожесточенности, с какой гнал их капитан к оврагу в октябре прошлого года.

Об этом, как и многом другом, Воронцов помалкивал. О многом молчал и Нелюбин. Слава богу, недолго допрашивали Степана.

— Не знаю, Александр Григорьевич, чем вы приглянулись майору Соболеву и старшему лейтенанту Солодовникову… Они за вас ходатайствуют. Ну, с Солодовниковым все понятно.