— Понесем. Теперь будет легче.

Воронцов и Подольский никак не могли привыкнуть к тому, что судьба снова свела их вместе. Они радовались этой встрече и в то же время оба понимали, что впереди их ждут нелегкие испытания. Там, возле темной гряды ельника, они успели рассказать друг другу многое. И дальше, что бы ни случилось, решили идти вместе.

Они разбросали костер, переложили лейтенанта на носилки и пошли вначале на юго-запад и, пройдя с километр, резко повернули на юго-восток. Теперь, если верить карте Подольского, они шли в сторону шоссе, держа направление немного под углом. Юхнов находился левее. Впереди — Мосальск. Фронт порыкивал и справа, и слева, и впереди. Двое несли носилки, третий шел замыкающим.

— Степ, — позвал Воронцов Подольского, когда стрелок ушел в дозор, — а отсюда до моей деревни совсем ничего. Если вот так, за уходящим солнцем, то километров тридцать-сорок.

— За день можно дойти.

— Можно и за день. Если идти не останавливаясь.

— Днем будем останавливаться на отдых. Идти — ночью.

— Кто там сейчас? Наши? Немцы?

— Не знаю. Может, уже наши. А может, еще и немцы.

— Помнишь, ты хотел вывести нас к партизанской базе? Но тебя тогда не послушались. Буза пошла. Поперлись через линию фронта. А могли бы еще тогда спокойно выйти к партизанам.

— Теперь я не знаю, где отряд Жабо. Может, в этом лесу, а может, северо-западнее, где-нибудь под Дорогобужем или Ельней. Конечно, если бы мы их разыскали, все для нас решилось бы там. Жабо меня должен помнить. Там бы, в отряде, и прошли проверку.

Воронцов теперь окликал Подольского по имени. К новой его фамилии надо было еще привыкнуть. А прежнюю, настоящую — забыть. Встретились в лесу. Случайно. Потом снова расстались. После падения самолета снова сошлись в одну группу. Чтобы легче было перейти линию фронта. Легенда, конечно, слабая. Любой мало-мальски опытный особняк тут же засомневается, начнет докапываться. Впрочем, особняк не поверит и правде. На новое имя легенда у Подольского была заготовлена основательная, хотя и простая: попал в плен во время боя, затем бежал, скитался по лесам, случайно прибился к группе…

Ночи в сентябре долгие, мглистые, с серым непроницаемым туманом. Росы ложатся на травы сплошной простыней. Ступил на поляну, прошелся немного, и в сапогах уже зачавкало. Поэтому всегда держали вдоль просек, но сами просеки обходили стороной. Следа за собой старались не оставлять. Уже стало белеть в верхушках деревьев, и рассветный ветерок заволновал листву на осинах, когда впереди, уже неподалеку, они услышали рокот моторов. Опустили носилки. Лейтенант открыл глаза.

— Тихо. — Воронцов приложил к губам палец. — Дорога. Ни звука.

Они подождали стрелка, и Воронцов тут же приказал ему разведать впереди местность, углубиться шагов на сто и тут же — назад.

Калюжный вскоре вернулся и доложил:

— Дорога! Шоссе! Немцев нет.

— А наших? — спросил Воронцов.

— Откуда там наши? Мы ж линию фронта не переходили…

— Линия фронта сегодня здесь, завтра там. Грохот вон какой стоит. Днем и ночью. Надо было подождать, понаблюдать. Разведчик…

— Нет там никого, — снова оглянулся в сторону дороги Калюжный.

— Так, Калюжный, остаешься с лейтенантом. Мы со Стукалиным пойдем поищем, где лучше перейти.

Лицо стрелка напряглось. И когда они отошли в сторону дороги с десяток шагов, он окликнул Воронцова:

— Курсант, что, бросаете нас? Я же один его не вынесу.

— Ты что, Калюжный, сдурел? Сиди тут тихо, карауль своего лейтенанта и жди нас.