Император предоставил в распоряжение Рико миниатюрный дворец, построенный когда-то для Нико и Пико. Мы дружно взялись помочь ему привести дом в порядок. Аглая тяжело вздохнула и, захватив пару покрывал, исчезла вместе с Рико в подполье. Они вытащили останки наших маленьких собратьев, и мы тайно похоронили их той же ночью. А вскоре проделали то же самое с Цинцифицесом.

Новый трубадур по имени Альфонсо, прибывший из Болоньи, начал курсировать между Фессалоникой и Константинополем. Виоле наконец удалось послать с ним весточку домой и сообщить ее детям, что она живет насыщенной жизнью.

— Но не безопасной, — заметила она, глянув на меня.

— Я никогда не обещал тебе безопасности, — возразил я.

— Верно, не обещал, — согласилась она.

А еще через несколько месяцев Альфонсо привез письма от Марка и Селии, и Виола с тех пор читала их каждую свободную минуту.

Впрочем, таких минут у нас было немного. Наша жизнь представляла собой круговорот представлений и тайных расследований, ловких маневров, а порой и спешных отступлений. По случаю новогодних празднеств мы временно объединились в своеобразный шутовской квинтет, включавший Рико, Плосса, Альфонсо, Аглаю и меня самого. Мы встали в углах огромного серебряного пятиугольника перед Кафизмой, где расположились все знатные особы Константинополя, сенаторы, представители разных фракций и родов войск.

Публика с восторгом смотрела, как затейливо пять шутов жонглировали дубинками. Но ни один зритель на ипподроме не слышал, какими памятными словами мы начали наш номер.

— За Игнатия, — подбросив первую дубинку, сказал Альфонсо.

— За Деметрия и Тиберия, — сказал Плосс, присоединяясь к нему.

— За Нико и Пико, — высоко подбросив дубинки, проворчал Рико.

— За Талию, — сказала Аглая, поскольку мы с ней согласились не сообщать гильдии, что она осталась жива.

— За Цинцифицеса, — добавил я, возвращая все-таки этого своенравного проповедника в родную паству.

— За гильдию! — хором воскликнули мы, и дубинки полетели через центр, образовав в конечном счете пятиконечную звезду.

Так мы помянули всех, кто покинул наш мир.

Не раз я пытался выяснить, куда же отправилась Талия, но ее больше никто не видел в Константинополе

— Передай остальным, — велел я. — Отпразднуем вечером у нас.

Сегодня днем мы с женой договорились встретиться в городе. Решили воспользоваться тем редким случаем, когда у нас обоих образовалось свободное время, и просто прогуляться по Константинополю, полюбовавшись его роскошными видами. Свидание мы назначили на вершине колонны Аркадия, чтобы осуществить желание, высказанное Виолой еще во второй день по прибытии. Сделав кое-какие покупки, я закинул сумку за плечо и бодро направился вверх по Месе к Ксеролофону. Памятная колонна, установленная на мощном пьедестале, была сложена из больших каменных блоков, внутри нее проходила винтовая лесенка, поднимаясь по которой можно было любоваться замечательными видами, открывавшимися из окон.

Именно на вершине этой огромной башни я и нашел мою возлюбленную жену. Она смотрела на морские просторы и на залитую закатным солнцем Эгнациеву дорогу, уже более тысячи лет соединявшую эти земли с Грецией и Римом.

— Какая красота, правда? — сказала она.

— Да, несравненная, — признал я, и она усмехнулась, заметив, что я наслаждаюсь ее красотой, а вовсе не солнечным закатом.

— Посмотри, как много там собралось рыболовных судов, — сказала она. — Завтра можно будет попировать, закупив рыбных деликатесов.

— Попировать мы сможем уже сегодня.