– Ладно уж! И скрипку притащил? Сыграешь потом! Люблю твою скрипку. Как твоя жена? – спросила императрица.

– Придворная коза здорова, матушка.

– Вот как? А ты ей чай изменяешь, Педрилло? Мы слышали про то, как ты к Марии Дорио шастаешь. Али врут?

– Врут, матушка.

– Смотри мне. Не обижай моего капельмейстера. Для сеньора Франческо она дорога. Взгреет он тебя однажды. Хотя ты через заборы мастак лазить.

Все засмеялись шутке императрицы кроме одного. Анна увидела грустную рожу Балакирева и спросила:

– А ты чего, Ванька, не весел?

– А чего веселиться, матушка? Коли один глупость сморозил, то всем смешно? – ответил шут.

– Это я глупость сморозила? – мягко спросила царица. – В уме ли ты? Чего дерзости государыне молвишь? Али смел стал?

– Дак я дурак, матушка. А чего с дурака взять?

– Эх, Ванька! Мало тебя мой дядюшка дубиной учил! Али не знаешь, что я не хуже дядюшки могу взгреть?

Дралась Анна действительно лихо. И не дубинкой, а кулаками. И могла с ног даже мужика свалить.

– Твои ручки матушка на себе не раз пробовал, – ответил Балакирев.

– То-то. Смотри мне. Ты при дворе кем состоишь и за что жалование получаешь?

– В дураках состою, матушка. В дураках. И потому дураком быть должен. Во и говорю дурости разные. Но дурачусь я от ума избытка. Всем умным в дураках состоять приходиться.

– Эка завернул! – улыбнулась императрица.

Буженинова проворчала:

– Да не слушай его, матушка. Он дурак, что твоя Новокшенова, токмо на свой лад. Он виш, Адамке завидует. Тот шутовством сколь денег отгреб. А этот малости имеет и тем недоволен.

– Али мало тебе плачу, Ванька? – снова спросила Балакирева царица.

– Много тобою доволен матушка. Милостями твоими живу. И семейство мое тебя ежеденно благословляет. Но Буженинова твоя дурит, от нехватки ума, а я дурачусь от избытка онного. Так что не слушай её матушка. Дура она безмозглая. А я дурак по должности своей с мозгами.

– Вот не проживешь долго с мозгами своими, – ответила Буженинова. – Усекут тебе голову за язык твой.

– Дак разве я про долгую жизнь говорю? Я Бога прошу только, чтобы жизнь мою продлил на то время, как все долги мои выплачу. А после и уйти можно.

– Вот как? – императрица засмеялась. – И сколь долгов у тебя?

– Если бы господь и явил Балакиреву такую милость, матушка, – ответил за него Лакоста, – то Ванька Балакирев бы никогда не умер.

Императрица засмеялась.

– А знаешь матушка, что Балакирев едва в тайную канцелярию не угодил? – спросила императрицу Буженинова.

– К Ушакову? С чего это? – спросила Анна Буженинову.

– Дак путь он сам и расскажет тебе.

– А ну, Ванька? Чего там стряслось у тебя? – Анна посмотрела на Балакирева.

– Дак шел я по Невскому и увидел, как людишки из канцелярии тайной человечка тащили по слову и делу. Ну и спросил его, за что волокут то его? А мне ответили людишки, что мол противное слово против Бирена сказал.

– А ты чего? – голос Анны стал строгим. Настроение императрицы стало меняться.

– А чего я? Сказал, что зря он Бирена обругал. Пусть бы лучше меня ругал, и ничего ему бы за то не было. А он спросил меня кто я таков. Я ответил, что я царь Касимовский. Хотели и меня заграбастать, но кто-то узнал меня и имени твоего они убоялись.