— Неправда. Он очень милый, очень наивный, и у него на лице все написано. — Люде было настолько неприятно, что она встала и начала одеваться. Томное оцепенение слетело с нее, едва начался этот разговор.
— Вот именно, — прищурился Валентин. — Пока еще написано. Ты сама его в это втравила.
— Втравила во что?
— В жизнь, на которую он никогда и не рассчитывал. Он теперь будет цепляться за нее изо всех сил.
— Пусть, — отмахнулась она.
— Как хочешь. Только будь осторожнее.
— Куда он пошел?
— К девочкам, — усмехнулся Валентин. — Должно быть, напьется.
— Ерунды не говори!
— Удивляюсь, как это ты бизнесом занимаешься? Или женщины становятся абсолютно слепы, когда речь заходит об их чувствах?
— А мужчины не становятся?
Она уже оделась, поправила волосы и стояла теперь в дверях номера, словно не могла уйти, не убедившись в том, что все, о чем говорит Валентин, — это неправда.
— Не знаю, не проверял.
— И как тебе удалось прожить свою жизнь без любви? — тихо спросила она.
— Чего ж проще?
И Люда закрыла наконец за собой дверь, потому что услышала то, что хотела. «Чего ж проще?» Он лжет, потому что проще-то как раз дать себе волю и любить, а не делать над собой усилие, притворяясь безразличным. И надо же было ему так испортить этот вечер!
А она даже не представляла еще, насколько он испорчен. Не вечер, конечно, а ночь. Потому что в два часа Валентин стал стучаться к ней в номер так громко, что разбудил и ее, и соседку:
— Ляля! Пойдем, посмотришь на своего драгоценного ребенка.
— Что случилось? — Она схватилась за халат.
— Да ничего особенного. Какая-то девица почти принесла его на себе и сдала мне на руки. Ради тебя я помог «ребенку» добраться до ванной. Сейчас его там наизнанку выворачивает.
Она бежала по коридору, переживая, словно мать, которая впервые увидела своего ребенка пьяным. Валентин пытался ее придерживать и на ходу говорил:
— Я бы тебя не позвал, но ты должна знать. Он бормочет что-то о любви, о своей горькой обиде и о тебе, жестокой.
Когда Люда влетела в номер, Ленечка уже ничего не бормотал. Он стоял на коленях возле кровати, уткнув лицо в мятые простыни, и в такой неудобной позе крепко спал. Люда долго трепала его мягкие волосы, но в конце концов с помощью Валентина раздела и положила на кровать.
— Когда ж он успел уснуть? — удивился Валентин. — Я думал, он всю ночь из ванной не вылезет.
— Мальчик еще, крепкий, здоровый мальчик. — Люда ласково поправила на Ленечке одеяло. И вдруг рассмеялась: — Не повезло тебе с соседом, а?
— Может, махнем на пляж? — подмигнул Валентин. — Танцы до упаду, купание в ночном море? Вода, как парное молоко. И купальник необязателен.
— Экскурсия же завтра, — отмахнулась было Люда. — С утра.
— Дались тебе эти развалины!
— Не развалины. Мечеть.
— Тем более. В Москве небось в театр лет пять не ходила, а здесь готова полдня пялиться на памятники, о которых ничего не знаешь.
— Все смотрят.
— Вот именно. Галочки ставят: был там-то, видел то-то, утащил камешек оттуда-то. А эти камешки специально для туристов самосвалами привозят и в местах их массового паломничества рассыпают. Так давай завтра этот камешек прямо на дороге подберем, пока другие будут за тем же добром ехать в автобусе несколько часов.
— Ладно. Уговорил. Но камешек должен быть побольше.
— Не сомневайся, — подмигнул Валентин. |