— По-видимому, сэр Джозеф был очень болен, когда произносил свою речь в палате депутатов. Говорят, что он переутомился, но какова бы ни была причина его болезни, он один ответственен за происшедшее. За четверть часа до своей речи он был у меня, в этой самой комнате, и казался совершенно нормальным. Если он и был болен, то скрывал это.
Джим с улыбкой прочел интервью. Гарло наговорил много, но умолчал еще о большем: ни слова о лихорадочной работе в Рата-синдикате или о его чудовищных барышах.
Человек этот был загадкой. Чего он добивался? Он же был одним из трех самых богатых людей в Англии.
У Гарло не было других целей, кроме накопления денег. Он не был одарен чувством общественного долга, радости и страдания других людей не находили отзыва в его душе. Если он давал, то давал холодно, хотя не напоказ.
Правда, он подарил правительству образцовый полицейский дом, предлагал соорудить Парфенон в память великой войны; в его проектах чувствовалось что-то не совсем бескорыстное, человек этот для Джима Карлтона оставался непостижим.
В эту ночь Джим просидел шесть часов у постели министра, находящегося в бессознательном состоянии. Какую странную историю мог бы тот рассказать! Не было ли у него какой-либо тайной слабости, которую Гарло эксплуатировал? Но жизнь сэра Джозефа была открытой книгой; день за днем она писалась его секретарем, согласно сообщениям коллег.
Во время этого бодрствования Джим безуспешно старался разобрать нацарапанное. Вдвоем с инспектором Уилтоном они по очереди дежурили у постели больного. Доктор сказал, что каждую минуту министр может прийти в сознание, и хотя он ожидал очень серьезных последствий отравления, возможность полного выздоровления им не исключалась.
В четверть четвертого утра все время бредивший больной повернулся на спину, открыл глаза и обвел взглядом слабо освещенную комнату.
Джим подошел к его кровати.
Сэр Джозеф с удивлением посмотрел на него.
— Хелло! — слабо сказал он. — Что случилось? Автомобиль опрокинулся?
— Ничего серьезного, сэр Джозеф, — спокойно ответил Джим.
— Это ведь больница?
— Лечебница, — подтвердил Джим.
После долгого молчания больной снова заговорил:
— У меня адски болит голова. Не можете ли вы дать мне чего-нибудь выпить, или это не разрешается?
Джим, поддерживая больного за плечи, поднес к его губам стакан воды. Тот с жадностью выпил содержимое и снова упал на подушки.
— Кажется мне, что голова моя не в порядке, но я могу поклясться, что вы Карлтон, — сказал сэр Джозеф.
— Да, это мое имя.
Министр ненадолго задумался.
— Ничего у меня не сломано? Я говорил этому дураку, шоферу, чтобы он был осторожнее, дорога была как стекло.
— Ничего у вас не сломано, сэр Джозеф, — сказал Джим, — было лишь сильное сотрясение.
Он уже позвонил доктору, спавшему в комнате под ними.
— Сотрясение? Не помню… А Гарло? — Брови больного нахмурились. — Славный малый, только уж очень нарядный. Я ведь был у него вечером… Какие-то македонцы… Да, вспоминаю. Когда это было?
Джиму не хотелось говорить министру, что это было несколько дней тому назад.
Вошел доктор, в халате поверх пижамы. Ум министра был уже настолько ясен, что он догадался о его профессии.
— Я в сознании, доктор. Что это было? Сотрясение?
— Нет, сэр Джозеф, — ответил врач. Он пощупал пульс пациента и, по-видимому, остался доволен.
— Сэр Джозеф думает, что произошла автомобильная катастрофа, — посмотрев значительным взглядом на врача, сказал Джим.
Больной был очень слаб, но ум его не был помрачен. |