Хованский как-то нехотя поднялся. Саблю держал опущенной, словно уже и не собирался продолжать схватку. Он видел, что у Кмитича сил и сноровки больше. Знал он и то, что при заметной силе одного из двух соперников, бой может продолжиться максимум до пяти-шести ударов. И закончится он отсечением либо пальца, либо половины руки…

— К чему? — спросил Иван Андреевич, опустив голову. Его борода уперлась в грудь. — Вы победили, господин Кмитич. Видимо, не за свое дело я взялся, бросив вам вызов.

— Почему же? — Кмитич мрачно усмехнулся. — У вас хорошо получалось грабить и убивать моих людей, захватывать их добро, а самих их туркам продавать. На равных воевать всегда сложнее, господин князь.

— Это верно, — Хованский поднял голову. Его глаза горели злобой.

— Но я не дуэлянт, как вы пан Кмитич. Я полководец. Воюю полками. Сегодня вы победили меня на саблях, но мой полк оказался сильнее. Я не отпускаю вас. Вы — мой пленник. Вы — на моей уже земле. Будь я в Литве, то я бы ушел. Но тут мы находимся в Московии.

— Негоже так, господин полковник! — крикнул какой-то новгордский гусар.

— Верно, — поддержал его другой, — уговор есть уговор. Не позорьте честь воина, княже!

В глазах Хованского мелькнул испуг. Он понял, что вечно капризные новгородцы и сейчас не станут слушаться его. Ситуация возникала позорная, но еще больше позора, если уступить им — так считал сам Хованский. Но кто в таком случае будет задерживать и пленить Кмитича? Хованский не долго колебался. Пусть он сейчас поступит подло, но с честью выйдет из ситуации победителем! Для этого нужно резко без предупреждения ударить Кмитича. Рука Хованского сжала ручку сабли так, что обматывающий ее жгут впился в ладонь московского полковника. Момент был самый подходящий. Кмитич стоял близко, опустив саблю… Самый удобный случай, коротко и быстро ударить оршанского полковника снизу вверх в шею… Нет, тут его могут скрутить и убить свои, те же новгородцы…

Испуг и растерянность придали Хованскому бешенства.

— Отправляйтесь назад в дом, — крикнул он Кмитичу, — не делайте из меня посмешище! Я не дуэлянт! Я солдат! Я не принимаю ваши условия! Я здесь диктую, как быть дальше! Вам ровно двадцать минут на размышления! Или сдаетесь все, или я вас в порошок сотру пушками! Все! Разговор окончен!

— А как же поединок? Зачем дрались? — Кмитич бросил удивленный взгляд на московских сотников и гусар. Те стояли с изумленными лицами, но перечить своему воеводе не стали. Хованский первым развернулся и зашагал к высоким стволам тополей, окружавших полуразрушенное поместье… Вернулся и Кмитич.

— Нам дали двадцать минут, — сказал он Руд амине.

— Будем прорываться, пан полковник. Мы прорвемся!

— Не хотелось бы людей губить…

— Опять за свое!

— А если в самом деле сдасться, то, может, спасем жизни наших солдат? Никто не умрет. Скоро перемирие, пленных мы обменяем.

— Знаем, как они умеют менять пленных! — выставил вперед ладонь Рудамина, — Но я вас не узнаю, пан Кмитич! Вы никогда не ломались. Почему же сейчас?

Кмитич грустно взглянул на Петра.

— Потому что я всегда думал про безопасность своих людей. И сейчас думаю. Войне почти конец, а я продолжаю проливать кровь своих солдат и только из-за одного сумасшедшего Хованского.

Конечно, знай Кмитич, что от Хованского ночью ушла половина его ратников, он бы так не думал. Но Кмитич, как и Рудамина все еще полагал, что за тополиными стволами и в развалинах безымянного поместья все еще притаилось около тысячи человек.