Атака вновь захлебнулась. Захлебнулась в прямом смысле — кровью.

Хованский побелел. От его тысячи восемьсот человек оставалось уже чуть больше тысячи. Но и драгуны Кмитича и кавалеристы Рудамины потеряли более тридцати человек убитыми и шестнадцать серьезно раненными — в основном пораженными пистолетными выстрелами с близкого расстояния. Тем не менее, сабельный бой нанес московитам в семь раз большие потери, чем их врагам! Но и для небольшого отряда Кмитича тридцать два убитых было много — теперь у полковника оставалось не более ста боеспособных человек.

— Ничего! Скоро наши подойдут! Сорока должен подойти. Продержимся! — подбадривал драгун Кмитич, как только все вновь вернулись в сумрак обороняемого здания. Не знал, Кмитич, что его верный Сорока, уходя от погони был тяжело ранен пулей в голову, чудом отбит гусарами от преследователей и сейчас уже ничем не мог помочь своего командиру. Михал… Едва перейдя границу, он велел армии остановиться.

— Мы перешли границу, установленную в 33-м году. Имеем ли мы право действовать на территории врага, если наша цель лишь оборона своей страны? — спрашивал Михал своих офицеров…

Хованский понимал, что больше в сабельную атаку его подчиненные, и особенно новгородцы и казаки, которых вообще осталась треть от начального числа, не пойдут.

— Нужно пушками их выкуривать! — говорили московскому князю. Хованский велел послать за пушками, их должны были подкатить к утру. Ночь, таким образом, выдалась тихой. Относительно… Где-то около трех часов после полуночи раздался волчий вой. Кмитич вскочил.

— Это партизаны! Отряд Багровой! — узнал он вой. Затем около пятнадцати минут в ночи звучали выстрелы, где-то совсем рядом от поместья. Кто-то атаковал Хованского со стороны леса. Кмитич разобрал и частые разрывы гранат, которые также узнал бы из тысячи — то был «голос» партизанских самодельных глиняных бомб, которые сам же Кмитич в свое время изготавливал в расположении отряда Елены… Затем все стихло. Кмитич силился узнать, что же произошло, но на это мог ответит ему лишь сам Хованский.

Да, это в самом деле были партизаны отряда Багрова, не понятно как здесь оказавшиеся. Они ночью налетели на стоящих вокруг поместья московитов и нанесли значительный урон. И пусть атаку удалось отбить, у Хованского после этого ночного боя не осталось никаких зарядов. Его кавалеристы и без того имели скудные запасы пороха и патронов для своих пистолетов и мушкетонов. Теперь их не осталось вовсе. А под утро оставшиеся казаки и татары, видимо, ужаснувшиеся страшными потерями при штурме здания и не менее страшным воем ночью, снялись и покинули Хованского. С рассветом в расположение московского князя оставалось чуть более трехсот человек Новгородского полка. Кольцо вокруг здания пришлось прервать, оставив лишь две группы… Хованский послал в лагерь за подмогой и дал приказ начинать обстрел укрывшегося за стенами дома Кмитича. И началось: стены обветшалого здания сотрясались от ударов ядер, сыпалась штукатурка, клубился пороховой дым от взрывов разрывных снарядов… То тут то там вспыхивал огонь, его забивали плащами, шляпами, разбрасывали сапогами… Пушки стреляли с четырех сторон, и казалось, от них не было спасения — старое здание стонало, трещало, то и дело где-то обрушалась часть стены, карниза или оконная рама.

«Как в Менском замке десять лет назад», — грустно подумал Кмитич, понимая, что такая бомбежка рано или поздно приводит к трагичному исходу оборонцев. Тем не менее, Кмитич ходил между рядов припавших у стен драгун, хлопал людей по плечам, спрашивал, шутил, одобрял обещаниями скорого подкрепления…

— Пан полковник, — к Кмитичу подполз Петр Рудамина, — боюсь, что пан Радзивилл к нам не прийдет.