Катажина отшатнулась, прячась за ветки и листья ивы.

«Матка Боска, — думала женщина в шоке, — я же эту девушку тоже хорошо знаю!»

Катажина, надо заметить, и вправду заприметила эту юную жительницу Несвижа еще неделю назад. Темнорусая девушка с румяным чистым лицом, острым носиком и удивительно красивыми карими глазами раскосой формы постоянно занимала одно и тоже место в предпоследнем ряду костела. Здесь вкусы матери и сына полностью совпали. Но… «Какого черта с ней связался мой сын?! — в гневе думала Катажина. — Он же еще ребенок совсем! Ребенок? Сколько же ему? Боже, уже шестнадцать лет! Не может быть!..»

— Я поговорю с матерью и нас обручат, — говорил голос Александра, — я объясню ей, что люблю тебя больше самой жизни.

— Ну, а если она все-таки не согласится? — взволновано спрашивала девушка.

— Ну, а если она не согласится, то я пойду против ее воли. Я уже взрослый.

Катажина перекрестилась, медленно поднялась с корточек и пошла назад к замку, стараясь ступать также тихо.

«Вот, что ты задумал! Обручиться с этой простолюдинкой! Ну, уж нет! Только через мой труп!» — говорила сама себе Катажина…

* * *

Увы, вид утреннего Несвижа лишь больше нагнал на Михала тоску: пусть сердце князя радостно и забилось при виде родных тополей и дубов, отблеска знакомых с раннего детства прудов, то при виде, как половина города лежит в руинах, сердце сжалось. Хотя жизнь мало-помалу возвращалась. То тут, то там копошились люди, строившие дома, растаскивавшие обгорелые бревна и битые кирпичи… Невредимым возвышался лишь величественный замок, окруженный прудами и глубоким рвом. После первого штурма Хованским замок отремонтировали, но после второго штурма все еще оставались следы: кое-где из стен торчали черными яблоками ядра, впившиеся словно клещи в тело зданий, нарушали гармонию сбитые углы, обвалившаяся штукатурка, выбитые рамы окон, разрушенные башенки… Аккуратист Михал морщил нос, обращаясь к бурмистру Яну Гановичу:

— Почему не починили?

— Заделаем, пан Михал! До всего руки не доходят. Городом занимались!

— Вы есть бурмистр прежде всего замка, а не города! Это ваша первейшая задача содержать его в порядке! Город потом! — отчитывал Гановича Михал. — Через два-три дня приедет король! Чтобы всех этих сбитых углов не было! А ядра в стенах оставьте пока. Пусть король видит, что мы пережили…

Михал и Ганович стали объезжать замок и окрестности, чтобы осмотреть, что еще можно успеть исправить к приезду Яна Казимира.

На площади перед зданием городской ратуши дети толпились вокруг повозки, где бродячие артисты устроили батлейку. Михал и Ганович тихо подъехали, с любопытством наблюдая за веселым представлением: кукла, изображающая шляхтича, весело колотила палкой нападавших на нее кукол-стрельцов и казаков.

— Вот тебе, подлый Хованский! Вот тебе! Убирайся, откуда пришел!

Дети, открыв рты, с большим интересом наблюдали за представлением. В отличие от былых времен никто не смеялся.

— Бедные наши дети, — обронил Михал, — они разучились смеяться.

— Так, пан Михал, — грустно кивнул Ганович, — а возможно и батлейки ни разу в жизни не видели…

— Это Кмитич! — пищала кукла изображавшая Хованского с ощипанной бородой. — Бегите! Он нас всех перебьет! Он заколдован!

Дети заулыбались.

— Ого! — Ганович просиял, поворачивая голову к Михалу. — Да это про вашего друга Самуэля Кмитича!

Михал на секунду смутился.