— Нельзя сказать, что крепко сидели, — вмешался пожилой, с пегой бородой. Он, пегобородый, ехал с Асиньяром летом, когда была ярмарка. — Но посуди, батя, они же за забором… за дрекольем.

Воин оглянулся на князя, князь кивком головы подтвердил.

— Там на взлобке изба на ногах. Вокруг нее — колья, а на кольях — черепа. В избе они и сидели, Колоброд да Кащей…

— Что же поделывали почтенные Колоброд и Кащей? — голос попа дрогнул от иронии.

— Ну что? Что? Колоброд с Кащеем Смертным хлестали медовуху, мухоморы жрали… Что же еще… Ты от них чего ждал, батя?

— Да другого вроде и не ждал…

— А держались они до последнего, это точно, пощады не ждали. Людей с ними малое число было, с десяток.

— А наших… — священник не закончил.

— Вот наших не было, — говорил снова Асиньяр, — наши, если живы, все по дебрям.

Какая-то печать усталости легла на его лицо, усталость ясно проявилась в голосе. И слушателям стало очень ясно: вот она, расплата за то, чтобы быть князем и ханом. За статус, за повиновение. Всю осень, до холодов, до самого снега, а быть может — и всю зиму будет он ходить с дружиной по дебрям, будет искать украденных людей, стараться вернуть их в Польцо.

— А этот, язык, он верно указал? Его привел?

— И его привел, и Колоброда. Остальные там легли.

— Царствие небесное… — священник перекрестился.

— Не лицемерь, батя. Не будет им царства небесного. Да вот, книги священника, что был до тебя, привезли, утварь…

— Утварь у меня церковная вся есть… Хотя, конечно, лишняя не будет. А книги что?

— Посмотри. Тут и книги, и рукопись.

Асиньяр протопал к лошади, достал из вьючного мешка кожаную сумку с книгами, с исписанными серыми листами.

— Что это, княже? Буквы вижу, значков этих не разумею.

— Это писал священник, служивший тут до тебя… Ульян, Тимофеев сын… Ученый он был. А значки знаешь ли, кому показать?

— Я это писал! — внезапно каркнул грязный, привязанный к седлу.

Знакомое лицо… Ба! Да это же был Колоброд! Исхудавший, уставший, еще более безумный, чем обычно. Но теперь уже, несомненно, Колоброд.

— Не верю я, что ты писал, — спокойно сказал Асиньяр, — кто с батей Ульяном близки были — все погибли, это верно. Но я ж помню, все писал он. Как свободная минутка, так писал.

— И я не верю, — сказал новый батюшка. — Что написано, владыке Серафиму покажем. Он и разберет, и скажет, кто писал. А если ты, разбойник, написал, так ты поможешь разобрать.

— Я писал. А разбирать не буду. Тайнопись это, вам ее знать не положено.

Смеялся священник. Смеялись пришедшие с ним мужики, привезшие найденные в городе неотпетые трупы. Смеялся Асиньяр, оскаливая жуткие клыки. Смеялась и его дружина. Наверное, многого мог ожидать Колоброд — и казни, и мучений, и даже убийства вот так, прямо в дороге… но все же не такого смеха. Растерянность, стыд, недоумение, чувство униженности, ярость… все разом промелькнуло на его физиономии за секунду до того, как вождь язычников резко опустил голову, скрывая лицо.

— Когда владыке отвезешь-то, отче Владимир?

— Не скоро, княже, я не скоро… Вот вернемся — иконостас ладить буду. Колокольню чинить, окна, фрески делать… — деловито частил батюшка, загибая пальцы. — Потом уже — в Рязань.

— Ну-с, вот и основа легенды! — громко сказал Симр Авраамович, явно выражая общее мнение.