А Мансуров опять засвистел и показал на прикроватный столик. На столике стоял кувшин. Маркел подал кувшин, Мансуров хлебнул из него, вернул Маркелу и сказал уже почти обычным голосом:

– Чёрт бы их побрал, скотов!

– Кого? – переспросил Маркел.

Мансуров только отмахнулся. После, ещё немного полежав, спросил:

– Зачем пожаловал?

Маркел показал овчинку. Мансуров на это только хмыкнул. Тогда Маркел достал целовальный крест, поднял его повыше и сказал:

– Я же говорил: по делу. Теперь назовись!

Мансуров весь скривился и опять закашлялся, и засвистел. Маркел, не опуская креста, сел рядом с Мансуровым на его лавку, потом другой рукой подал ему опять напиться и напомнил строгим голосом:

– Назовись, я говорю!

– Иван Алексеев сын Мансуров, сотенный начальный голова по выбору, – нехотя ответил тот опять с присвистом.

Маркел сунул Мансурову крест, Мансуров крест поцеловал и, повторяя за Маркелом, то и дело задыхаясь, побожился, что будет говорить только правду и отвечать как на духу. Но как только Маркел убрал крест, Мансуров тут же, глотая слова, уже неразборчиво прибавил:

– Но это что касаемо разбойных дел. А если разрядных… то я про это буду отвечать только царю… Только он меня послал и только ему… отвечу.

– Это конечно, – бодро подхватил Маркел. – Да и я только про разбойное и буду спрашивать. У нас же тут какое дело: из царской казны пропали три вещицы, ценных, мне велено их отыскать. И вот я ищу.

– Что за вещицы? – сразу же спросил, свистя, Мансуров.

– Шуба, сабля и пансырь, – ответил Маркел.

Мансуров засверкал глазами и сказал злорадно:

– У меня шуба своя. Вон, на сундуке лежит. И сабля у меня своя, ещё отцовская. И также пансырь.

– На тебя никто не говорит, – сказал Маркел. – Я только хотел дознаться, не знаешь ли про них чего, не видел ли. Вещицы все дорогие, приметные. Одно слово: царские! Один раз увидишь, всю жизнь не забудешь.

Сказав это, Маркел замолчал. Ждал, что Мансуров сам что-нибудь спросит. Но тот ничего не спрашивал, а просто смотрел на Маркела. Тогда Маркел спросил такое:

– А что за человек был Ермак Тимофеевич, казацкий атаман? Что ты про него можешь сказать?

Мансуров усмехнулся и ответил:

– А что я скажу? Я его не видел ни живого, ни мёртвого. И при чём здесь Ермак? Что, это он, что ли, чужую шубу украл? И чужой панцирь? И…

Тут Мансуров засмеялся и закашлялся, и засвистел, изо рта опять пошла кровь, он начал её утирать и ещё сильней закашлялся. Маркел подал ему кувшин, но Мансуров только отмахнулся. Лёг на подушку, утёр губы и сказал:

– Не тот был человек Ермак, чтобы украсть. А вот чтобы силой взять, это другое дело.

– Да на Ермака никто не думает, – сказал Маркел. – Но и шуба, и панцирь, и сабля были его, ермаковские. Царь их ему пожаловал. А после, когда Ермака убили, то шуба и сабля и панцирь пропали. Царские вещицы, представляешь? И их теперь надо найти. Меня за ними послали.

Мансуров долго смотрел на Маркела, а после мотнул головой и сказал:

– Не найдёшь.

– Почему? – спросил Маркел.

– Там сам увидишь, – ответил Мансуров и снова закашлялся, с кровью.

– Где это тебя так? – спросил Маркел.

– А! – отмахнулся Мансуров. – Было одно дело. Но Ермак здесь не при чём.