- Нам ваша грамота не в грамоту! Апостолы-те да святые отцы были постарше ваших грамотеев: так мы крестимся и петье поем так, как они повелели.

- Я ничего не знаю, я послан, так великий государь изволил, оправдывался Кирша, чувствуя, что он слаб в богословии, что его дело на саблях говорить да делать то, что воевода велит.

- Так уходи с тем, с чем пришел! - крикнул Никанор.

- Уходи подобру-поздорову! - Заковать его! - В яму! - Зачем в яму?.. - раздавались голоса.

- Стой! - снова затрубил Геронтий, обращаясь к Кирше. - Я за великого государя всегда Бога молил, теперь молю и напредки молить должен. Ино как поволит великий государь, а я апостольскому и святых отец преданию последую, а что Никон в иновых книгах наблевал, и той его блевотины я отметаюсь: новоисправленных печатных книг, без свидетельства с древними харатейными, слушать и тремя персты крест на себе воображать сумнительно мне, боюсь страшного суда Божия!

- Ох! Ох! Страшен суд Божий! - опять заревела черная братия.

- Долой никонианские книги! Долой еретическую блевотину!

Кирша понял, что ему ничего не оставалось делать, как поскорей убираться из монастыря. Сотники, которые безмолвно стояли у него за спиной, повернулись к выходу и, держа сабли наголо, прошли сквозь ряды черной братии. Вслед за ними шел Кирша с блюдом под мышкой. За Киршей вышли из собора Геронтий и другие черные священники.

Перед собором стояли в сборе все монастырские ратные люди. Впереди их сотники Исачко и Самко.

- Одумайтесь, пока не поздно, - сказал Кирша, направляясь к воротам.

- Поздно уж! - гордо отвечал Исачко.

- У нас дума коротка: приложил фитиль, и бубух! - пояснил Самко.

- Доложи воеводе, что мы за великого государя Бога молим! - крикнул Геронтий вслед удалявшемуся Кирше.

- И мы! И мы також! - подхватили черные священники.

Тогда Самко подскочил к ним, закричал: "Кто вам велел, долгогривые, за еретиков молиться!"

- Великий государь не еретик! - прогремел Геронтий.

- Нам великого государя не судить! - подхватили черные попы.

- А! Так вы все за одно! - приступил Исачко. - Мы за вас горой, а вы к нам спиной!

- Кидай, братцы, ружье! - скомандовал Самко, обращаясь к ратным людям, - нам с еретиками не кашу варить! Пущай их целуются со стрельцами.

- Клади ружье на стену! - крикнул Исачко к часовым, стоявшим на стене. - Нам тут делать нечего.

В это время, откуда ни возьмись, юродивый - сел наземь между черною братиею и ратными людьми, подпер щеку рукой и запел жалобно, как ребенок:

Чижик-пыжик у ворот,

Воробышек махонькой,

Эх, братцы, мало нас,

Сударики, маненько...

- Да, мало вас останется, как мы уйдем! - засмеялся Исачко. - Всех вас тут, что глухарей, лучком накроют.

Из собора высыпала вся черная братия. Впереди всех Никанор-архимандрит, Нафанаил-келарь и старец Протасий-городничий. Увидав, что ратные покидали ружья, Никанор остановился в изумлении.

- Что это вы, братцы, затеяли? - тревожно спросил он.

- В Кемской, отец-архимандрит, собираемся, - отвечал Исачко.

- Зачем в Кемской?

- Мед-вино пить.

- По старине Богу молиться, а не по новине, - добавил Самко.

- Да что с вами! - изумился архимандрит. - Кто говорит о новине?

- Вон они все (Самко указал на черных попов): за еретиков молиться хотят.

- Мы не за еретиков молимся, а за великого государя, - перебил его Геронтий.

- Ну и молитесь себе, а мы вам не слуги.

- Нам на великого государя руки подымать не пристало, руки отсохнут, - пояснил Геронтий.

- Ноли мы на великого государя руки подымаем? - возразил Никанор.

- На его государевых ратных людей, все едино.

- Много чести будет всякую гуньку кабацкую царской порфире приравнивать.

Между тем келарь Нафанаил, ходя меж ратных людей, бил им челом, чтоб они умилостивились, взяли назад ружья.