|
Я ничего не понимал. - Невыраженная расстановка абстрактного - это не просто порядок, в котором даются абстрактные ядра, - объяснил он, - и не то, что в них есть общее, и даже не та паутина, которая связывает их. Это скорее то, когда познаешь абстрактное прямо, без посредничества речи. В молчании он подверг меня тщательному рассмотрению с головы до ног с явной целью видеть меня. - Да, пока для тебя это не ясно, - объявил он. Он сделал нетерпеливый жест и даже вспылил, словно был раздражен моей медлительностью. Это взволновало меня. Дон Хуан не давал выхода психологическому недовольству. - Ни ты, ни твои действия тут ни при чем, - сказал он, когда я спросил его почему он рассердился или разочарован мною. - это была мысль, которая проскочила в моем уме, когда я видел тебя. Это черта в твоем светящемся существе, которую старые маги давали всему, что имели. - Расскажи мне об этом, - потребовал я. - Я напомню тебе о ней как-нибудь в другой раз, - сказал он. - между тем, давай продолжим беседу об элементе, подпирающем нас: об абстрактном. Элемент, без которого нет ни пути воина, ни самих воинов в поисках знания. Он сказал, что затруднения, переживаемые мной, не были ничем новым для него. Он сам прошел через муки познания невыраженного порядка абстрактного. И не будь указующей руки нагваля Элиаса, он был бы таким же взвинченным, как и его бенефактор, у которого было много действия и очень мало понимания. - Каким был нагваль Элиас? - спросил я, меняя тему. - Он во всем отличался от своего ученика, - сказал дон Хуан. - Он был индейцем, очень темным и массивным. У него были грубые черты, большой рот, сильный нос, небольшие черные глаза, густые черные волосы без седины. Он был резче, чем нагваль Хулиан, и имел большие руки и ступни. Это был очень скромный и очень мудрый человек, но он никогда ничем не выделялся. По сравнению с моим бенефактором он был тусклым. Всегда весь в себе, обдумывая вопросы. Нагваль Хулиан шутил, что его учитель наделен тонной мудрости. За его спиной он называл его нагваль-тоннаж. - Я никогда не видел смысла в его шутках, - продолжал дон Хуан. - Для меня нагваль Элиас был как глоток свежего воздуха. Он терпеливо мог мне объяснить что угодно. Это похоже на мои объяснения, но возможно он в чем-то был несколько глубже. Я не могу назвать это что-то состраданием, скорее подошло бы сопереживание. Воины не могут чувствовать сострадания, поскольку они больше не чувствуют жалости к себе. Без движущей силы самосожаления сострадание бессмысленно. - Дон Хуан, ты говорил, что воин является всем для себя самого? - В некотором смысле да. Для воина все начинается и кончается в нем самом. Однако, его контакт с абстрактным вынуждает его преодолевать свое чувство важности. Поэтому личное "я" становится абстрактным и безличным. |
