И вдруг он заметил, что руки начали покрываться красными пятнами – на пальцах, на суставах, на тыльной стороне ладоней. Постепенно увеличиваясь, эти жуткие пятна источали гной, выступая точно волдыри и захватывая все большую поверхность. В конце концов обе руки приобрели вид сплошных язв.

Прямо у него на глазах руки разлагались, как будто он уже стал трупом. Гнилая плоть отставала от костей, смердя, точно зловонный, протухший гриб. Сами кости скручивались, ломались и вновь срастались уже изогнутые, изувеченные. Черные, липкие гангренозные опухоли поползли от запястьев вверх.

Распад и гниение распространялись, корежа кости сначала предплечий, потом и самих плеч; плоть свисала с них, словно рваное тряпье. Поглядев на ноги, Кавенант обнаружил, что то же самое происходит и с ними – ноги были изуродованы уже до колен.

То, что он увидел, заставило его затрепетать от ужаса – это был исход его болезни, конец долгого пути, которым движется каждый прокаженный. Проказа жрала его – и какой смысл теперь оставаться в живых?

Однако в проказе он разбирался отлично; он знал ее так хорошо, точно был ее верный и преданный любовник. Ему было известно, что так быстро развиться она не может. Но и это было еще не все. Он знал, чувствовал, что это мерзкое, гнилостное разложение не было, не могло быть итогом всего его существования. Что бы там ни утверждали его враги.., что бы он сам ни увидел в себе.., он был больше, чем просто обычный прокаженный.

«Нет, Фоул! – внутренне воскликнул он. – Я так просто не сдамся!»

– Том! Том! – закричал измученный, хорошо знакомый голос. Такой же знакомый, как и любимый. – Не упрямься! Посмотри, что ты делаешь с нами!

Он поднял взгляд и увидел Джоан; она держала на вытянутых руках Роджера, их маленького сына. Оба выглядели так же, как и когда он видел их в последний раз – так давно! Лицо Джоан казалось печальным, в глазах застыла мольба, как будто она горько сожалела о том, что им пришлось расстаться, и просила его понять, что заставило ее так поступить. Непонятно почему, она была обнажена. Душа Кавенанта заплакала, когда он увидел то, от чего был теперь отрешен навсегда – ее бедра, грудь и прекрасное, но недоступное лицо.

Роджер жалобно захныкал и повернул беспомощное детское личико к отцу. Кавенант с ужасом увидел, что глаза его тусклы и подернуты пленкой – они были наполовину слепы от проказы. На щеках рдели два неярких красных пятна.

«Фоул! – внутренне взвыл Кавенант. – Будь ты проклят!»

И тут он увидел другие фигуры, возникшие позади Джоан – там стояли Морэм, Лена и Этиаран; Баннор и Хайл Трои. Все лицо Морэма было изъедено желтой гнилью и покрыто страшными волдырями, из глаз непрерывно бежали слезы. У Лены выпали волосы, лысый череп был покрыт отвратительными узлами будущих язв. Этиаран ничего не видела – ужасные бельма застилали ей глаза. Страшно изогнутые, вывернутые конечности Баннора придавали ему уродливый вид. У Троя вместо лица была одна сплошная гангренозная маска, словно мозг внутри его черепа превратился в огромный зловонный гнойник.

За ними толпились другие – множество людей, которых Кавенант когда-либо встречал в Стране. И все они были поражены болезнью, которую им принес Кавенант. Измученные, потерянные, противные сами себе – бедные, ни в чем не повинные, загубленные жизни.

Увидя все это, он взорвался. Ярость, так долго сдерживаемая, выплеснулась наружу, в пустоту, точно лава из внезапно проснувшегося вулкана.

– Фоул! – пронзительно закричал он. – Фоул! Ты не можешь сделать это!

– Еще как могу, – последовал насмешливый ответ.