Он хихикает, а я стараюсь не двигаться. Пока не шевелюсь, кажется, мне не воткнут в бок нож. Надеюсь.

– Ладно, уговорили, слегка подниму.

Он отходит. Цепи бряцают, что то хрустит, звук, словно шестеренки ржавого механизма приходят в движение. Мне страшно. Меня трясет. Признаюсь, впервые в жизни мне так страшно. Я прыгал с парашютом, погружался с аквалангом, в одиночку взбирался на скалы, но только сейчас почувствовал настоящий ужас. Я где то читал, что человека больше всего пугает неизвестность. Не соглашусь. Куда страшнее, когда в этой неизвестности, с болью во всем теле, приправленной богатой фантазией творческого человека, раздается громкий скрежет неведомых механизмов под психопатические хихиканья незнакомца.

– Ну вот. Думаю, достаточно высоко. Теперь вы готовы слушать?

Не знаю, готов ли я слушать, или отключиться, или сражаться, но я знаю, что не могу пошевелиться и стараюсь даже не дышать.

– Сейчас я развяжу вам глаза, и мы продолжим.

Его шаги вновь приближаются.

– Думаю, настало время познакомиться.

Прокуренные пальцы вновь касаются моего лица, бережно снимают повязку. Открываю глаза. Готовлюсь щуриться от яркого света софитов, ожидаю, что польются слезы, что услышу аплодисменты зрителей, но этого не происходит.

Под потолком раскачивается тусклая желтая лампа. Подвал. С высокими потолками. Грязные кирпичные стены, покрытые старой побелкой и зеленой краской. Слой паутины в подкопченных черных углах. И трубы. Толстые и тонкие, завернутые в рваную теплоизоляцию, ржавые, покрытые мелкими каплями конденсата на потрескавшейся краске. Я подвешен, привязан к какой то металлической балке. Прочная веревка с большой палец толщиной обвивает мои руки, проходит под мышками, через поясницу, переплетается узлами под коленями и ведет к большому крюку мясника, приваренному к какому то устройству. Я подвешен в позе эмбриона к огромной непонятной конструкции.

Стараюсь побороть подступающую панику.

– Меня зовут, кхм, на самом деле для нашей игры это не имеет большого значения, но обращайтесь ко мне, например, господин Р. Это имя мне нравится больше всего. Подходит для ведущего. Подходит.

Смотрю по сторонам, насколько это позволяют веревки. Возле меня расхаживает незнакомый мужичок в белом халате врача. Широко шагает, жизнерадостно, как один из тех провинциалов, что в своем предпенсионном возрасте впервые оказался в мегаполисе и удивляется каждой мелочи. Готов поклясться, на голове у него парик, а борода – накладная.

– В качестве бонуса победителю можно будет называть меня просто Р. Как считаете? Весомо?

Черная, с серой оторочкой бабочка на шее прибавляет нелепости его круглым очкам. Из под его белоснежного халата виднеются синие в тонкую полоску брюки и начищенные до блеска туфли.

– Знайте, у меня нет и никогда не было любимчиков. Я искренне болею за всех. Так что желаю каждому из вас победы. Победы!

Он выкрикивает слово «победы», хихикает, смотрит на потолок, крутится под лампой, жестикулирует, словно гладиатор перед сражением, словно клоун на манеже в предвкушении представления.

«Каждому из вас». Теперь знаю точно, что я здесь не один. Стараюсь повернуть голову и осмотреться получше, но веревки мешают.

– Ближайшие несколько дней мы проведем вместе. В тесной, в меру дружелюбной, приятной и, мне хочется думать, веселой компании.

Замаскированный исчезает из моего поля зрения. Не могу проследить за ним, возвращаюсь к разглядыванию потолка. Стараюсь взять себя в руки и определить, что происходит. Какой то сюр. Неужели меня по настоящему ранили? Может, я не чувствую, а тем временем истекаю кровью. Никак не получается дотянуться до живота, чтобы проверить.

Нет нет. Это уж слишком, чтобы быть правдой. Шоу?.. Шоу!.. Скорее всего. Наверное, участвую в каком то тупом ультрасовременном проекте.