Парнишка чем-то отличался от всех нас.

В тот момент я еще не видел его глаз, но мне он показался закованным в мотоциклетный шлем. Само собой, никакого шлема на нем не было, я лишь пытаюсь передать впечатление. Мы слышали друг друга, не подслушивали мысли, но касались, осязали, мы мысленно могли в любую секунду подержаться за руки, а он — нет.

Он отличался.

Муслим, согнувшись, залез в сарайчик и выбрался, держа мальчика на руках. Казалось бы, парень отличался в лучшую сторону; его ступни помещались в ботинках, на затылке светлела чистая кожа, и расположение глаз не вызывало тревоги.

Именно эта нормальность меня и тревожила.

После первых жадных глотков парень ощутил изумительный вкус варева. Вначале мне стало смешно, а потом даже жалко его. Но следует отдать должное, парнишка не выплюнул и не выругался.

— Откуда ты взялся? — спросил Зиновий.

Но парнишка ему не ответил. Он полулежал, поддерживаемый Муслимом, и уставился на Зиновия с каким-то странным, холодным и, я бы даже сказал, враждебным выражением. Как будто внезапно встретил старого врага, но не уверился в собственной зрительной памяти.

— Ты чего? — спросила Эля; она тоже, видимо, ощутила напряжение. — Эй, ты нас вообще слышишь? Тебя как зовут?

— Ни... Николай, — выдавил парень, хотел что-то добавить, но увидел у себя за спиной бородатую рожу Муслима и точно подавился на полуслове. Впрочем, на его месте я бы тоже растерялся. Бедняга, подумалось мне, заблудился тут, чуть не погиб от жажды, да еще мы, как призраки рыжие...

Слово за слово, парень вымучил свою незамысловатую историю. Покатил с братишкой черники пособирать, в озере покупаться, шашлычок пожарить...

Парнишка врал.

Эля это тоже заметила, как и я. И, как и я, промолчала. Мы оба совершили ошибку, но в ту минуту рассуждать было некогда. В конце концов, каждый человек имеет право на маленькие секреты...

Если бы Он удостоил нас хотя бы намеком, если бы Он дал знак!..

И что бы я сделал, если бы получил этот знак? Завалил бы вход в сарай камнями? Предоставил бы мальчику право умереть в одиночестве?

Понятия не имею, честно.

— Так ты лежишь тут с воскресенья? Ты провел в лесу четыре дня? — Ребята уставились на парня, как на ожившего мертвеца.

— Воскресенье?..

— Ну да! Где ты скрывался, что кушал?

— Я в баньке прятался, там... — Николай махнул рукой. Несмотря на то что спрашивали его Зиновий и Муслим, он их словно не замечал, отвечал только мне, иногда — Эле.

— Он имеет в виду старую баню возле заброшенного пирса...

— А где твой брат? Есть еще кто-нибудь живой?

Николай снова проигнорировал Зиновия и потянулся к термосу.

— Э, хватит, дорогой, — вежливо отодвинул его руку Муслим. — Хорошего понемножку, а то на всех не хватит...

— Хорошего? Да что за дерьмо вы пьете?

Мы второй раз переглянулись с Элей. Мальчишка был еще довольно слаб, но наглел на глазах. Он довольно бесцеремонно оттолкнул Муслима, едва не заехав тому локтем в лицо.

— Э, дорогой мой, что себе позволяешь? — Дагестанец отпрянул, стараясь спасти термос.

— Я себе позволяю? Что за херня? Ты себя-то вообще видел? — Он еще что-то добавил, но ругательство повисло полу проглоченное.

Мы отодвинулись посовещаться.

— Если понесем его назад, в поселок, потеряем много времени, — засопел Зинка.

— Назад нельзя, — уперлась Эля. — Я чувствую, я слышу...

— Мы все слышим, — вмешался я. — Что-то назревает.

— Нехорошо так говорить.