Ну, полный атас...

Я, в натуре, стал бояться, что схожу с ума. Пытался, блин, проморгаться, тряс башкой, даже остановился пару раз. Вроде помогло, а потом по новой.

— Сам психопат! — грызлась с депутатом Маркеловна. — Домостроевец, хапуга! Запугал секретаршу она из-за тебя, подонка, погибла...

— Врешь, при чем тут я?

— Заткнитесь же, уроды! — по-хорошему попросил я.

Я придумал хитрый ход. Вместо того чтобы ждать безумия, я сам побежал, блин, к нему навстречу. Я позвал инвалидку. Она не ответила, но вроде как слегка примолкла. А то, до этого, соловьем разливалась. Мне до того занятно сделалось, даже перестал за кустами вокруг следить...

— Сержант, нельзя же так, давайте посовещаемся, — взывал художник. — Вы видите, большинство склоняется к...

— Я тебя сейчас склоню, пидор! — не оборачиваясь, отрезал Комаров. Он топал первый, по середине дороги, но глядел не под ноги, а вверх.

Злые все стали, жутко злые и нервные, я прям обалдевал. И с каждой минутой все злее. Ни хрена себе, рассудил я, это шо же дальше будет, если отойти не успели, а такая лажа прет? Они просто не замечали, как у них крыша едет. Просто ни хрена не замечали! Неужто и я такой же злыдень?

Когда свернули в лесочек, я оглянулся. Что-то сердце екнуло. Как ни крути, я в сраную эту дачу немало бабок и здоровья вбил. Дом отсюда было не видать, да я и не надеялся. Скорее всего, на месте дома давно уж цементная плесень бесновалась... Побачил я на поселок и одним махом уверился, шо все в последний раз. Не вернусь сюда более, да и некуда возвертаться будет. Там маленько виднелась полоса асфальта, это то, шо от Березовой аллеи сохранилось, и штук пять домов. Очень вовремя мы свалили, гадом буду... Слева, с горы, проволока комьями лезла, забор проломила, по кирпичикам растаскивала, а справа, среди поганок, я видел мельтешащие тушки моих любимых дикторов».

Аж передернуло всего, как усы их вспомнил.

— Слышь, сержант, — сказал я в спину Комарову. — Ты базар-то фильтруй, мы тебе не алкаши в обезьяннике, штоб так относиться...

— А тебя, бандита, вообще изолировать следует! — переключилась на меня Маркеловна, как только мы свернули в лес. Я аж обалдел от такой наглости.

— Не имеете права обзывать человека бандитом! — заслонил меня узкой грудью голубок Ливен.

— А что, по-твоему, он не педик? — показал мне зубы Комаров.

Художник стушевался.

Я приглядывал за обочиной. Черных люков пока не предвиделось, зато выросла несусветная какая-то трава, я такой в жизни не встречал; вроде лопухов, но листья круглые и почти прозрачные. Жирные стебли стлались по земле, переплетались промеж себя, полный кабздец, как ковер. Короче, ногу там некуда поставить. Захочешь отойти, отлить, как пить дать, зацепишься и навернешься! Из стеблей вверх торчали отростки с листьями, а на листиках, по краям, свисали белые ягодки, точь-в-точь малинка, только в два раза крупнее. Вроде как не нашенское, но ничего особенного, да? Я в том смысле, что мало ли дряни на земле водится, в Индии там, или Бирме...

А вот хрен там, ничего особенного. Они за нами вослед поворачивались, лопухи сетчатые! Мы шпарим себе вдоль полянок, а они, вроде ракеток теннисных, марлей затянутых, вслед смотрят, только без глаз... Тихонько так, сперва и не приметишь. Короче, я бы скорее зарезался, если бы мне предложили ягодок таких отведать...

А ближайшие проволочные кусты шевелились метрах в двадцати. Кое-где еще на обочинах торчали, як мертвые часовые, голые стволы сосен. Корни их давно засохли в земле. Когда мои вынужденные спутники не цапались, становилось тихо. Но тишина мне совсем не нравилась.

Я как чуял подвох.