— Не надо, пожалуйста...

Кто-то мягко погладил мое сердце. Кто-то взял меня за руку. Маленькая шершавая ладошка. Трус Белкин чуть не завыл, запрокинув горло к звездам. Звезды сияли сложным октаэдром. Звезды далекой галактики, да.

— Спасибо... — чуть слышно прошептала малышка, — Давайте догоним Элеонору? Они меня ждут...

В следующий миг я уже знал, что. Что девочка Катя продолжала борьбу. Зачем ты так упорно цепляешься, хотел спросить трус Белкин. Существует единственная причина, по которой парализованной малышке имеет смысл цепляться.

Продолжение. От внезапной догадки меня залихорадило. Трус Белкин слышал вперед на несколько мельчайших единиц времени, он недостаточно долго пробыл на Сосновой. Все, что западнее Березовой аллеи, попало под основной лепесток излучения, хе. Малышка провела там вечность.

Почему она живая, хе. Уворачивалась от вилок грызла чипсы. Заранее предугадывала, неосознанно. Малышка жива, потому что видит вперед на месяцы, на годы.

Она мечтает продолжиться. Маленькая всклокоченная голова, острое личико в потеках грязи, набухшие веки. Она уверена, что родит детей.

— А может, лучше в Поляны? — Трус Белкин присел перед коляской, чтобы ребенку не пришлось задирать голову. Глупее вопроса парализованному ребенку я задать не мог.

— Не лучше, — серьезно сказала Катя. — Это как на карусели. Чем дальше, тем страшнее кружит...

И я поверил, не лучше, да. Как на карусели, милое дело. Центробежная сила нарастает. Идти надо в центр. Надо было сразу послушаться старика.

Белкин зашевелился. Отсыпал из общей кучи консервов, взял две бутылки воды. Подумал, сунул девочке ружье. Стоило позвать Нильса. Я сжал зубы и спустился вниз. Сразу же стало ясно — сержант не дойдет. Никуда не дойдет. Вокруг него копошились тени, женщины вылизывали тушенку, плакали. Саша-Нильс усмехнулся. Мы немножко поговорили.

— Я виноват, — сержант стукнул кулаком. — Я подставил вас из-за дурацких ружей.

— Ерунда, — сказал я. — Томченко сам виноват.

— Не ерунда, — уперся он. — Немножко полежу и встану... Док, вы видели? Я стал рыжим... Каково, а?

— Круто, — сказал я. — Мы догоним Деда.

— Вы не догоните их, — беззлобно уронил Валентин.

Я поглядел на него сбоку. Мне через месяц исполнилось бы пятьдесят четыре, Валентин моложе лет на семь, но. Сгорбленный, лопатки торчат, щеки обвисли. Сломался внутри, жила перетерлась. Так фатер мой говаривал, хе.

— Пойдемте вместе, — предложил я. Так, на всякий случай.

— Тоже мечтаете заткнуть кран? — Валентин сплюнул. Не долетев до бетонного пола, его слюна превратилась в мутную стекляшку. — Чушь все это, нет никакого крана, Дед от жары подвинулся. Слушайте, Белкин, бросьте эту затею. Жратвы у нас сейчас полно, оружие есть, воды на троих надолго хватит... передохнем, выспимся и двинем к шоссе, догоним наших...

— А девочка? А женщины?

Сторож сухо рассмеялся. Мне показалось, что я услышал не смех, а карканье. Показалось на долю секунды. Я видел его смерть, но промолчал.

— Они погибли, — перебил я поток его словоблудий. — Все погибли, и ваши, и наши...

Чему я его научу, чем исправлю? Можно ли обучить труп?

— Кретин, — выплюнул вдогонку сторож.

Он не слышал, смешной человек. Он не слышал, как мускулы сжимаются на горле поселка.

Катерина ждала меня наверху, в прихожей. Дверь я забыл запереть, за дверью полыхала роскошная ночь. Два часа пышного бархатного великолепия окутали нас.

— Такие черные, прячутся на земле, — деловито произнесла девочка.