– Держу пари – это так.

Между группками медсестер виднелись раскрытые в больничные палаты двери; пациенты выглядывали со своих кроватей, иногда даже изгибаясь, чтобы бросить на меня взгляд. Или, скорее, на того, кого они надеялись вместо меня увидеть.

– Между прочим, когда вы ожидаете Рузвельта? – спросил я.

Человек из Секретной службы нахмурился так, будто я только что выдал большой секрет.

– Он может прибыть в любую минуту. Как на всяком хорошем параде, на этом были хорошенькие девушки и цветы, гирляндами из которых украсили стены коридоров, где группками толпились какие-то люди; среди них олдермэн Баулер, еще люди из Секретной службы, пара детективов из Майами и несколько врачей в белых халатах. Были тут и Лэнг с Миллером, стоявшие по одну сторону двери ближайшей палаты.

– Доктор, – сказал человек из Секретной службы. – Это мистер Геллер. Тот джентльмен, о котором спрашивал мэр Сермэк.

Заслышав слово «джентльмен», Лэнг и Миллер обменялись ухмылками.

Белоголовый Баулер устало улыбнулся мне и протянул руку. Я пожал ее, а Баулер сказал:

– Прошлой ночью вы доказали, чего стоите, молодой человек! Благодарю вас за все.

– Я не заслужил таких добрых слов, – ответил я. – Как себя чувствует мэр?

Один из врачей, мужчина среднего возраста, преждевременно, как и Баулер, поседевший, заметил:

– Мы надеемся на лучшее.

Другой доктор, помоложе, в очках и с кофейным загаром, объяснил:

– У нас нет привычки обманывать самих себя. Жизнь мэра в опасности. Пуля, которую еще не вынули сидящая над правой почкой, пробила правое легкое, и он кашляет кровью. Это большая нагрузка на сердце. И всегда остается опасность развития пневмонии или инфекции.

Первый врач бросил на молодого коллегу испепеляющий взгляд, который тот, по-видимому, не заметил или, во всяком случае, проигнорировал.

– Я полагаю, – сказал доктор постарше, – у моего коллеги есть основание говорить все это вам, чтобы вы проявили необходимую в данном случае осторожность.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что мэр настаивает на свидании с вами, а он человек упрямый, и спор по этому поводу мог бы вызвать у него перевозбуждение, которого мы стараемся избежать. Так что мы пошли навстречу его желаниям в отношении вас.

– Я постараюсь его не волновать, док. А как другие раненые?

– Серьезно ранена только миссис Гил, – ответил тот, что помоложе. – Она в критическом состоянии. У остальных четырех ранения совсем небольшие.

Его коллега постарше заметил:

– Что же вы не заходите?

Взявшись за ручку двери, чтобы ее открыть, но еще не сделав шага, я сказал Миллеру, как будто только сейчас заметил его:

– О-о! Вы все еще здесь работаете?

Сермэк полусидел на постели в подушках – рядом находилась пожилая медсестра – и, завидя меня, криво улыбнулся. Кожа у него была серая, глаза полузакрыты, губы бескровные. Руки сложены на животе. Всюду в комнате и в примыкающем солярии, где сидели два других телохранителя, были цветы.

– Последний раз я видел такое количество цветов, когда убили Дайона О'Бэньона, – заметил я.

Сермэк коротко рассмеялся, а медсестра надулась и на меня, и на него.

– Как вы себя чувствуете, мэр? – спросил я, подойдя к его постели.

Он поморщился:

– Я бы не купил себя, если бы меня продавали, – сказал он с одышкой. – Нам нужно поговорить.

– Слушаю.

Он повернул голову к медсестре; для этого потребовалось определенное усилие, но он его совершил.