- Привет, пипл! - бодро выкрикнул он.

- Как ты нас назвал? - насторожился Хрящ, и его глаза засверкали, будто у зверька.

- Пипл, говорю. По-английски значит - пацаны.

- Наблатыкался... - пробурчал Хрящ. - Тут бы с немецким разойтись, а он - по-английски...

- Че делаете-то? - бодро спросил Пакля, шаря вокруг глазами.

- Дрочим, - сказал пацан с Кислухи. - Присоединяйся.

- Слыхали? На Промзаводе деньги собирают для Машки. Вы-то будете?

- И много собрали? - спросил на всякий случай Кирилл.

- Не знаю. Собирают.

- Ясно вам? - Кирилл обвел приятелей презрительным взглядом. - "Болты", позорники - и те деньги собирают. А вы, блин, как... - он горестно махнул рукой и замолчал.

- Ага. Собирают, - подтвердил Пакля. Он уловил намек на союзничество и подошел к Кириллу за окурком, как цирковая лошадка подходит за заработанным сахаром. - Дай дотяну.

- Отвали, - поморщился Кирилл, отворачиваясь. - Себя потяни, сам знаешь, за что.

- А чего-то ее не видно, Машки, - ничуть не обидевшись, проговорил Пакля. - Где она есть-то?

Все согласились, что Машка последние дни никому не встречалась. Конечно, никто и не думал, что после гибели родителей она будет прогуливаться по кино и танцам, но все же странно.

- Еще чего расскажешь? - деловито спросил Бабай.

- Да чего говорить? - Пакля пожал плечами. - А, вот! Слыхали? У Самохи-пожарника машина пропала.

- В каком смысле пропала? - подал голос Хрящ. - Она не пропала, ее исламцы сожгли.

- Ну да, сожгли, - кивнул Пакля. - А потом она пропала. Горелая трава есть, а машины - нету. Тю-тю. Самоху сейчас дрючат - куда машину дел, говорят.

- От-тана попала, - удивился Хрящ. - Кому она на хрен понадобилась, горелая?

- Хм, - согласился Гена.

- Не знаю кому. А Самоху теперь, может, судить будут. А может, и не будут.

- Туда ему и дорога, - сказал один из кислухинских. - Он меня в том году грязью из-под колеса обрызгал.

Пакля побыл еще немного, воспроизвел пару-тройку мелких сплетен и помчался дальше - исполнять нелегкий долг почтальона-общественника.

Кирилл вдруг подумал: "А если бы Пакля прибежал сюда на час раньше? Сказал бы про сбор денег. А потом - доложил Дрыну, что на Гимназии никто ничего даже не знает".

Его даже холодок прошиб от такой мысли. Хорошо, что сегодня обошлось. Но обойдется ли через три дня на памятнике?

* * *

Ранним утром возле центрального гастронома наблюдалось необычное скопление граждан. Они толклись у входа, сидели на заборчике, подпирали стены соседних домов. То там, то здесь мелькала шинель Адмирала Пеночкина - он быстро переходил от группы к группе и с решительным лицом отдавал немые указания.

Оказалось, ночью гастроном ограбили. Первыми эту новость узнали старушки-домохозяйки, пришедшие с утра со своими большими сумками и крошечными кошельками. Они наткнулись на табличку "Учет", милицейскую машину и зареванную заведующую.

С традиционным зарыбинским недоумением зеваки обсуждали, кто мог решиться на столь кощунственный шаг. Воровали в городе, конечно, много некоторые только этим и жили. Но одно дело - мешок картошки на прокорм из совхозного бурта, и другое - общеизвестное и всеми посещаемое торговое заведение, расположенное на самом виду.

Сотворить такую дерзость, по мнению зарыбинцев, могли только какие-нибудь лихие заезжие молодцы. Но заехать в Зарыбинск только ради нищего гастронома - верх странности.

Торговля в городке была такая же вялая, как вся прочая жизнь. Основными точками - гастроном, универмаг, хозмаг и другие - по-прежнему командовало бывшее райпо, преобразованное во что-то акционерное, но не ставшее от этого богаче и респектабельнее. Торгующие частники приживались в Зарыбинске как-то тяжеловато. Два ларька и один павильон держал давно обрусевший армянин Баданян, который жутко всего боялся. Еще несколько палаток и магазинчиков пооткрывали другие люди, в основном бывшие милиционеры, которые не боялись ничего.