—  Я? — поднял брови Никольский. — Вы знаете, когда сидел в одиночке и, чтобы не сойти с ума, разговаривал с мухой, да-да, именно с мухой, единственной, кроме меня, живой душой в камере, то верно, думал: вот дайте только выйти отсюда, и я вас всех так накажу, что ваши дети и внуки запомнят! А вышел и... — Он обескураженно развел руки в стороны. — Не гожусь, видно, для таких решительных действий. Разорить, пожалуй, смогу, а убить?.. — Он отрицательно покачал головой.

Зазвонил телефон. Все в Турецком рванулось к нему. Но он сглотнул комок, вдруг перекрывший горло, и, любезно извинившись перед Никольским, недовольно снял трубку и выслушал долгожданное сообщение Шурочки, которая почти кричала, отчего трубку пришлось очень крепко прижать к уху.

—  Санька! Молодец! С десятого по двадцать первое октября они сидели в одной камере — Никольский и Барон.

—  Я все понял, — лениво процедил Турецкий.

—  Ты чего? — возмутилась Шурочка. И вдруг до нее дошло: — Он у тебя?

—  Да-да, разумеется, я тоже так думаю, — кивая, словно его мог увидеть звонивший, цедил Турецкий. — Большое вам спасибо за участие.

Он положил трубку, задумчиво посмотрел в окно, потом перевел взгляд на Никольского и, словно вспоминая, на чем закончился их разговор, снова кивнул и заметил больше даже для самого себя, нежели для Никольского:

—  Вот и я тоже так думаю, зачем, к примеру, такому интеллигентному человеку, как вы, связываться с уголовниками типа Брагина или Омелько... Хорошо, — Турецкий вздохнул, — позвольте вас поблагодарить за потерянное время. Вы мне немного помогли. А это уже польза делу.

—  Ну что вы, — как-то неожиданно растерянно ответил Никольский, — если я чем-то смог... Всегда пожалуйста. Какой же труд, если речь о справедливости...

«А он сейчас мог бы говорить и меньше...» Мелькнувшая было растерянность почти мгновенно растаяла, Никольский поднялся и протянул руку.

—  Я так понял, что больше вам не нужен?

—  Пока да, — с широкой благодарной улыбкой поднялся и Турецкий и крепко пожал ладонь собеседника. — Извините за беспокойство. — Ладонь Никольского была горячей и слегка влажной.

Все-таки поймал! Сорвался он, не выдержал напряжения. На миг всего единый, но — испугался. Ах, Шурочка, ах ты, мать-начальница наша! Куда б мы без тебя?!

2

Гигантского труда стоило Никольскому спокойно попрощаться со следователем, достойно выйти на улицу, сесть в машину и сказать водителю Сереже Селихову:

—  Домой поедем, Сережа.

После того он откинул валик на заднем сиденье, достал трубку радиотелефона и набрал нужный номер. После недолгих гудков, абонент отозвался.

Валя, — голос Никольского был усталым, — немедленно закрой все дела — и ко мне.

—  Что-то случилось? — встревожился Брагин. - Да.

—   Еду.

—   Будь предельно осторожным.

Никольский положил трубку на место, опустил сверху валик, сел поудобнее и, откинув на спинку сиденья голову, закрыл глаза, будто заснул.

Никольский стоял у окна в сад. Брагин мерил нервными шагами кабинет, а Селихов сидел в углу на полукруглом диванчике.