4

Первым тронулся «автозак» с Никольским. Машина выехала за ворота, и Саня, вытянувшийся по стойке «смирно», как своему командиру, отдал Никольскому честь в последний раз.

Арсеньич повернул ключ, и мотор заработал.

—        Все, — вздохнул он, и в этот момент раздался взрыв.

Еще не понимая, откуда долетел грохот, все выскочили из машины и увидели, как остальные бежали к воротам.

На бетонированной площадке, развороченная взрывом, пылала милицейская машина. Впереди, выброшенные через лобовое стекло взрывной волной, корчились на земле двое милиционеров, бежали водители других машин с огнетушителями, Саня уже заливал потоком пены горящие обломки и при этом в голос рыдал и матерился.

Арсеньич медленным, каким-то плывущим шагом приблизился к этому огню и вдруг, будто подпрыгнув и поймав на лету пулю, с маху опрокинулся на спину и забился в жутких конвульсиях.

Все растерялись, потому что не знали, что делать. Из служебки выскочил Сережа Селихов, растолкал сгрудившихся вокруг Арсеньича, кинулся на колени, подхватил его голову и стал что-то засовывать ему в рот. Припадок, при котором пружиной крутило и выворачивало все тело Арсеньича, длился несколько долгих минут. Наконец он стал затихать, словно понемногу отпускали его невидимые злые силы. Селихов осторожно подсунул ему под голову свою камуфляжную фуражку и незаметно прицепил к изнанке воротника крохотный, похожий на булавочную головку, шарик. Кашин расслабился и вытянулся на земле, словно покойник.

—        Сейчас придет в себя, — сказал спокойно Селихов, задрал Арсеньичу рукав и сделал быстрый «полевой» укол коротким «афганским» шприцем. — Не удивляйтесь, это у него подарок из Афгана. Через минуту будет в полном порядке. Проверено.

И Сережа снова исчез, как растворился в воздухе, будто и не было его здесь никогда.

Горевший автомобиль тем временем загасили, растащили в стороны металлические обломки и извлекли из-под них обгоревший труп хозяина дачи. Саня-сторож вынес из своей будки кусок брезента и вместе с милиционерами завернул в него тело.

Турецкий тронул за рукав поднявшегося на ноги Кашина и удрученно покачал головой. Арсеньич был спокоен, как еще недавно Никольский.

Суки, сволочи, — процедил он отрешенно, не меняя выражения лица, и на непонимающий взгляд следователя добавил: — Я знаю, чье это дело. Поехали. Я вам все расскажу. Этого я им не прощу никогда... Всем стоять! — вдруг закричал он. — Где?..

—        Кто? — быстро спросил Турецкий.

—        А? — словно не понял его Арсеньич. — А, ну да, откуда вам знать... Убийцы! Гады!..

Боясь, что начнется новый приступ. Турецкий постарался успокоить его и отошел, чтобы дать указания следователю райпрокуратуры. Раненых увезти в больницу, а брезентовый сверток — в морг. Он заметил, что по двору как неприкаянные бродили какие-то люди, в форме и без, чего-то обнюхивали, поднимали и рассматривали, словно хищники на пожарище. И не прогнать их, не усовестить, и неизвестно, откуда они взялись. Тяжко, противно было на душе...

—        Ну что, едем наконец, Иван Арсеньевич? — Турецкий уже требовательно обратился к Кашину.