Он принялся затягивать вторую рану. Синтия тихонько скулила — вряд ли ей было больно, скорее она просто ожидала вспышки боли и готовилась встретить ее воплем — а та все не приходила. Наконец лечение было завершено, и Шенк вытер со лба выступивший пот. Раны потребовали неожиданно много сил, но эффект оказался разительным. С лица Синтии сползла болезненная белизна — загорелым оно, разумеется, не стало, просто приобрело природную, вполне естественную бледность. И глаза больше не казались наполненными страданием.

— Спасибо… — Она увидела его лицо, ойкнула, — Я… я сейчас, подожди…

Она вскочила — легко, словно совсем недавно не лежала пластом, едва способная медленно передвигаться — и умчалась куда‑то.

Когда она вернулась, Шенк сидел на том же месте и почти в той же позе, тупо разглядывая свой меч. Вернее — обломок длиной не более трех ладоней. Он поднял глаза на девушку:

— Я не помню, как сломал меч. Странно, правда?

— Ты ударил мечом по этой… этому… в общем, она… оно исчезло, а меч сломался. Вернее, исчез. В смысле.., — Она окончательно запуталась. А затем протянула ему…

Темплар отшатнулся, как будто ему в лицо ткнули горящим факелом. В руках девушки был кролик. Живой, все еще пытающийся вырваться — но тонкие пальцы вампирочки держали его надежнее веревок.

— Шенк, послушай… — Казалось, гримаса отвращения на его лице причиняет девушке настоящую боль. — Тебе придется с этим смириться. Или умереть.

— Я… — Он сделал паузу, затем заставил себя посмотреть на кролика. — Я не могу.

С раннего детства — а воспитанники Семинарии отнюдь не были белоручками — ему приходилось отрабатывать «кухонные уроки», забивая и потроша дичь и домашнюю живность, что доставлялась в Цитадель. Да и потом он с равной легкостью вгонял стрелу в горло оленю или меч в живот человеку. Ибо если сомневающийся охотник ложится спать голодным, то сомневающийся воин и вовсе живет только до первой стычки.

Но сейчас он ничего не мог с собой поделать, хотя прекрасно понимал, что Синтия абсолютно права. Теперь это его судьба, его удел. Глупо умирать от жажды, стоя возле хрустально‑чистого родника. Или даже возле грязного, затхлого, подернутого ряской болота. Рано или поздно ему все же придется смириться с тем, что его новое тело нуждается не только в добром окороке и кружке пива, но и кое в чем ином. Кое в чем таком, что поставило вампиров на грань вымирания, превратило их в преследуемых, загнанных, несчастных созданий. Теперь он стал одним из них — и даже хуже. Рыцарь Света, ставший созданием Тьмы. Многие ль его бывшие друзья и знакомые, магистры и служители Ордена, не сочтут это подлейшим, коварнейшим предательством всего святого, ради чего существует сам Орден?

— Давай поговорим об этом позже, — прошептал он, и в голосе его звучала мольба. Но Синтия была непреклонна.

— Нет, это надо сделать сейчас. Шенк, возьми себя в руки, прошу. — Она сунула ему кролика, бдительно следя, дабы насмерть перепуганный зверек не вырвался из дрожащих рук тем‑плара. — Ты знаешь, что нужно делать. Давай.

Он медленно стиснул пальцы. Зверек отчаянно забился, а затем затих, словно осознав всю бесполезность попыток вырваться на свободу, и лишь испуганно косил в сторону человека выпученным красноватым глазом.

— Я уйду, если тебе будет легче.

— Постой. Где мы?

— Не узнаешь?

Лес как лес… листья почти опали, но меж серых деревьев то там, то здесь проглядывали редкие зеленые ели.