|
На княжнах Злате и Миланке такие же роскошные, но другого цвета наряды. Голову каждой женщины покрывала парчовая шапочка с меховой оторочкой. Князь с княжичем шли под солнцем простоволосые. И неудивительно: князь-отец должен совершить посвящение, сын-княжич – стать перед присутствующими людьми таким, каким его знали все двенадцать лет – с непокорными кудрями, которых до сегодняшнего дня никто не касался. Бог Сварог! Они такие шелковисто-мягкие, буйные и золотистые в этот погожий день, что жаль к ним и притрагиваться.
Как вышли из терема, так и направились прямо к помосту – пара за парой, этим доказывая свое кровное родство. Величальницы поспешили приветствовать княжескую семью, и прежде всего княгиню, песней: Они присоединились к княжеской семье и пошли следом, туда, где поджидали князя тиверцы, а меж тиверцами обрядовый стол, венки-величанья, оседланный конь. При коне и дядька, среднего роста, с крепкими мускулами, в броне и убранстве ратном. Около стола просторно и свободно. Даже когда остановилась там и заняла свое место княжеская семья, выстроились величальницы, не чувствовалось ни неудобства, ни тесноты. Князь повернулся к княгине и сказал ей, кланяясь: – Позволь, матушка, дитя у тебя забрать… Все ждали, каким будет поведение княгини, а она клонила к земле голову и молчала. – Твоя воля, князь, – произнесла наконец и тихонько вздохнула. – Позволяю и говорю: в добрый путь, в счастливый час, сынок… При этих словах подошли к Богданке два отрока, взяли его под руки и легко, ничуть не напрягаясь, посадили на стол. И снова запели величальницы, только теперь уже не громко, а сдержанно, таинственно-грустно: Княгиня только теперь не удержалась и дала волю слезам. Но князь не обратил на них внимания. Взял в руки ножницы, примерился и отрезал несколько локонов. Потом еще и еще. Был так тверд в своих действиях, словно и не знал, что постригает собственного, к тому же одного-единственного сына. Вроде и безразлично ему, что этот сын уйдет с сегодняшнего дня в чужие руки, не будет знать материнских ласк и защиты родителей. Так оно, наверное, и было: князь радовался, что забирает у матери сына, посылает его в достойную науку – оттачивать ум и закалять сердце для святого дела, чтобы стать мужем равным и думающим, а значит, опорой земли и народа. Поэтому и тверд, поэтому и не обращает внимания на материнские слезы. А иначе кто бы берег землю и народ тиверский от врага-супостата? Ходили бы под ярмом чужестранным. Понимала это княгиня Малка или обязана понимать: вытерла наконец последние слезы и приблизилась к Богданковой невесте. – Как только князь закончит пострижение, подойдешь, дитя, возьмешь вот тот венок и увенчаешь им княжича. Знаешь, что нужно говорить, венчая? – Знаю. – Ну и хорошо. Щит и меч поднесет ему другая – девушка из народа. – А где та девушка? – А действительно, где? – повернулась княгиня к слугам. – Пошли за ней, должна сейчас быть, достойная. Челядникам давно приказано отыскать среди присутствующих на пострижинах самую красивую девушку и втолковать ей: должна передать княжичу броню и тем самым благословить от имени народа тиверского на ратные подвиги. Да только легко сказать: отыскать лучшую из лучших. А где найдешь такую? С ног сбились, а ее нет и нет. Одни прячутся, узнав, кого ищут люди князя, другие шутят и выталкивают вперед ничем не приметных девушек и даже таких, что им ведьм и упырей только и приветствовать. Девки упираются, а то и кричат, и челядники, рассмотрев, машут на них рукой. И все-таки нашлись и такие, что указали на наилучшую. Ею оказалась Миловидка из Выпала. Девушка сначала удивилась, а потом смутилась и поспешила укрыться за молодцами своего городища. |
