Изменить размер шрифта - +
Хмурится. Нет, это не диктофон – термометр. Нет, не термометр, прибор для измерения частоты пульса, он хочет убедиться, что я не отключусь. Он убирает прибор в карман. Идет вверх по склону, чтобы присоединиться к двум немецким туркам и синьору д'Эмилио в моей панаме.

Уинзер вдруг обнаружил, что обдулся, прилагая невероятные усилия исключить нежеланное. Темное пятно расплывалось с внутренней стороны левой брю-чины, и он никак не мог его скрыть. Потому что пребывал в ступоре, в ужасе. Переносился в другие места. В поздний час сидел в кабинете, поскольку не испытывал ни малейшего желания проводить долгий вечер дома, в ожидании, когда же Банни наконец вернется от матери, в дурном расположении духа и с пылающими щеками. Блаженствовал в спальне своей пухлой подружки из Чизуика, и она привязывала его руки к изголовью резинками от пояса для чулок, которые держала в ящике комода. Пребывал везде где угодно, но только не на склоне этого адского холма. Он засыпал, но оставался на коленях, ему по-прежнему выворачивали руки, причиняя жуткую боль. То ли камушки, то ли осколки ракушек в песке острыми краями врезались в коленные чашечки. «Античные гончарные изделия», – подумал он. Говорили же, что в этих местах полным-полно черепков римской посуды. Ходили слухи, что можно найти и золото. Только вчера в кабинете доктора Мирски в Стамбуле, озвучивая инвестиционные планы Сингла, он рисовал свите Хобэна самые радужные перспективы. Несведущим инвесторам, особенно мужланам-русским, это нравилось. «Золото, Хобэн! Сокровища, Хобэн! Древняя цивилизация, подумайте о том, что может лежать в этой земле!» Его отличало отменное красноречие, доводы звучали убедительно, он виртуозно вел свою партию. Даже Мирски, здоровенный поляк, которого Уинзер полагал выскочкой и помехой делу, восхищенно воскликнул: «Твой план, Альфред, настолько юридически чист, что его просто необходимо запретить!» – и загоготал, с такой силой хлопнув его по спине, что у Уинзера едва не подогнулись колени.

– Пожалуйста, мистер Уинзер, прежде чем я вас застрелю, мне поручено задать вам несколько вопросов.

Уинзер не отреагировал. Он не слышал ни слова. Он умер.

– Вы в дружеских отношениях с мистером Рэнди Массингхэмом? – спросил Хобэн.

– Я его знаю.

– Насколько вы дружны?

«Чего они от меня хотят? – беззвучно выкрикнул Уинзер. – Очень дружны? Едва знакомы? Дружны наполовину?»

Хобэн уже повторял вопрос, несколько его видоизменив:

– Опишите, пожалуйста, ваши отношения с мистером Рэнди Массингхэмом. Как можно точнее. И говорите громче.

– Я его знаю. Мы коллеги. Я выполнял его поручения. Отношения у нас чисто формальные, мы улыбаемся, раскланиваемся, но о дружбе нет и речи, – пробормотал Уинзер.

– Громче, пожалуйста.

Уинзер повторил часть уже сказанного громче.

– Ваш галстук, мистер Уинзер, в моде среди любителей крикета. Объясните, пожалуйста, что символизирует этот галстук?

– Любители крикета такие галстуки не носят! – внезапно Уинзер ожил. – Тайгер играет в крикет – не я! Вам нужен другой человек, идиот!

– Проверка, – сказал Хобэн кому-то из стоявших выше по склону.

– Проверка чего? – пожелал знать Уинзер.

Хобэн вглядывался в раскрытую записную книжку от «Гуччи» в темно-бордовом кожаном переплете, держа ее перед собой так, чтобы она не перекрывала дуло пистолета.

– Вопрос, – отчеканил он, словно городской глашатай. – Кто несет ответственность за арест на прошлой неделе сухогруза «Свободный Таллин», следовавшего из Одессы в Ливерпуль?

– Что я могу знать о корабельных делах? – язвительно бросил Уинзер: вернувшаяся храбрость еще не покинула его.

Быстрый переход