— Про паспорта ничего не пишут? — спросил Федор.

— Писали уже. Каждый день, что ли?

— Надо думать, днями и у нас на заводе выдавать начнут. Мы-то как, получим?

— Приедем и получим, — равнодушно ответил Матвей. — Нам этого дела дожидаться некогда.

Он расстегнул пояс, снял сапоги и, чтобы не украли, положил их за мешок под изголовье.

— Спит мальчонка? — спросил Федор.

— Спит, — ответил Матвей. И, как бы только что вспомнив, он добавил с удивлением и досадой: — Вот дура баба Катерина! Навязала человека на мою голову!

— Это верно, — равнодушно согласился Федор и, позевывая, спросил: — За харчи-то она тебе как? Высылать, что ли, будет?

Но такой вопрос не понравился Матвею. Даже при скудном пламени сальной свечки можно было видеть, как рябое открытое лицо его покраснело. Он пробормотал что-то неясное и заворочался, устраивая постель.

Устроившись, он встал, поправил съехавшую Кирюшкину голову, подоткнул ему под бок свисавший край пальтишка, потом лег и закурил.

Ранним утром высадились они на маленькой, пустынной станции. Кое-как успели свалить вещи и сгрузить багаж. Поезд двинулся дальше, а Матвей пошел узнавать, где остановились высланные за ними подводы. Ходил он недолго и вернулся сердитый, потому что подвод не оказалось, а до Малаховки оставалось целых восемнадцать километров. Решили ждать. Но случилось как-то, что вскоре всем стало хорошо и спокойно.

Вероятно, потому, что в маленьком помещении вокзала было почти пусто, и они широко, удобно расположились и пили чай в самом чистом и солнечном углу.

День наступал яркий, весенний. Куда ни взгляни — всюду волнистый простор, голубое небо, далекие холмы и рощи. А над всем этим властвовала такая непривычная для них тишина, что через распахнутую дверь слышно было журчанье бесчисленных ручьев и даже звонкие крики веселого петуха, доносившиеся из маленькой, точно игрушечной, деревушки.

Две подводы пришли уже после обеда.

— Что не ко времени? — спросил Матвей у седого старика, обутого в новые грязные сапоги и одетого в прожженную солдатскую шинель.

— Да ведь время-то нынче какое? — добродушно ответил старик, указывая на мокрые, запачканные голенища. — Время-то, сам видишь, какое. Распута!

— Завхоз ваш когда… вчера, что ли, приехал? — спросил Матвей.

— Это какой? — не понял старик. — Это дирехтор?

— Зачем директор! Не директор, а завхоз. Ну, маленький такой, борода рыжая.

— А-а! Этот вчера — это Калюкин. Он вчера, — непонятно улыбнувшись, ответил старик, — Семен Калюкин. Какой он завхоз! Так он у нас… актиф…

— Кто? — переспросил Матвей.

— Актиф, говорю, — повторил подводчик. — Это его у нас мужики прозвали — актиф да актиф.

— Почему же это актив? — опять переспросил не понявший Матвей.

— А этого я вам не могу сказать, — немного помолчав, серьезно ответил старик. — Это ему уже, верно, от бога. Карактер такой. А родители у него все спокойные были… Лошадей пойду покормлю, — добавил он, поворачиваясь к двери. — Тут-то пока пойдет сухо. А дальше, за Чарабаевским лесом, дорога круто тяжелая.

В первую телегу сели подводчик, Федор Калганов, Дитятин, а на вторую — Матвей и Кирюшка.

Только что тронулись, как из-за поворота со свистом вылетел пассажирский поезд.

— Стой! — крикнул Матвей.