– Кирилл не может подойти.

– А что случилось? – с тревогой спросила девочка. – Он заболел, да? Давно звоню, но у вас никто трубку не берет.

Я улыбнулась. Похоже, Кирюша просто нравится этой однокласснице, вот и волнуется.

– Он в больнице.

– Ой!

Я поспешила успокоить девочку:

– Сейчас уже все в порядке.

– А было плохо?

– Ну, достаточно, он сильно отравился.

– Чем?

– Какой‑то едой, скорей всего сосисками из вашей столовой в школе.

– И ему было совсем плохо? Он мог умереть?

– В это время Кирюша спокойно спит, правда, он пока в палате реанимации, под капельницей, но угрозы для жизни уже нет. Он скоро поправится, не расстраивайся.

Ту‑ту‑ту… – понеслось из трубки. Ошарашенная одноклассница отсоединилась, или наш разговор прервался сам собой. Я подождала пару секунд, поняла, что девочка не собирается перезванивать, и занялась рюкзаком Кирюши.

Вытряхнутые учебники и тетради я сложила на столе, пенал сунула в ящик, дневник на всякий случай раскрывать не стала, хватит на сегодня стрессов. Последнее, куда я заглянула, было внешнее отделение, застегнутое на «молнию». Внутри оказался прозрачный пакет с остатками еды. Недоеденная пачка печенья, огрызки булочки и полный пакет сока. Я повертела в руках упаковку с тем, что без зазрения совести изготовители назвали натуральным персиковым нектаром. Значит, Кирюша на большой перемене сгонял в ларек и купил себе перекус. Колбасу, сосиски или шаурму он есть не станет, мы с Катей многократно повторяем детям: «Если хотите чего‑то мясного, никогда не приобретайте это в вагончике на улице. Скорей всего там вам всучат просроченный товар».

И Кирюша, как послушный мальчик, взял то, что показалось ему безопасным: печенье, булку и сок. Отравиться печеньем и плюшкой с изюмом, наверное, можно, но все же менее вероятно, чем колбасой или сардельками.

Я внимательно изучила упаковки. Печенье оказалось совершенно свежим, а сок мог храниться еще пару месяцев. Вот остатки булки были без всяких опознавательных знаков, но на вид они смотрелись совершенно нормально, пахли свежей выпечкой и не вызывали никаких сомнений.

Может, напихавшись печеньем и схомякав калорийку, Кирюшка захотел мясного и польстился все же на школьные сосиски?

Я в задумчивости разглядывала остатки завтрака. Тут в комнату влетела Лиза и затараторила:

– Лампа, я хочу завтра Кирюхе ноутбук отвезти. Ты не видела, есть в палате телефонная розетка?

– Сережа оставил брату свой мобильный.

– Да не о телефоне речь! Розетка есть?

– Электрическая? Наверное, извини, я не обратила внимания.

– Фу, Лампа! Телефонная!

– Мобильный…

– Интернет подключить! – рявкнула Лизавета. – Лампа, ты пещерный человек. Для мобильного не нужна розетка! В гнездо телефона втыкают провод для сети! Ясно? Ой, персиковый, мой любимый! Можно, я выпью или ты сама хочешь?

– Угощайся на здоровье, – разрешила я.

Лизавета оторвала от картона пластиковую трубочку, содрала с нее хрусткую целлофановую обертку, проткнула дырочку в пачке и закрыла от наслаждения глаза.

– М‑м‑м, обожаю персиковый нектар, хотя этот не такой вкусный, как тот, что мы всегда берем. Горчит немного и отдает чем‑то непонятным. Зачем ты его купила?

Не выслушав моего ответа, Лизавета унеслась, бросив на стол смятую упаковку. Я тяжело вздохнула, отнесла пустой пакетик на кухню, обнаружила под раковиной переполненное ведро и, скрежеща зубами, отволокла его на лестницу. Конечно, можно было поднять бучу, затопать ногами и заорать: «Вечно мне приходится помойку вытряхивать!» Только какой в этом смысл?

Разгорится скандал, а ведро все равно достанется нести мне, лучше быстренько опустошить его и пойти почитать детектив.