— Ооо, отец, это долгий разговор… Сядем на крылечке… Аленька, угощай гостя дорогого…

— Гость недорогой, дочка. — и дороже злата.

— Пепси-колу? — спросила Аля и ушла в избу.

— Это че рекрамируют по телевизору, што ли?…

Може, че позадористее?

— Эээ, нет, в таком раю, — вздохнул полной грудью Плахов.

— Чегось вы, городские, в этот рай не очень-то?…

— Грехи не пускают.

— Этттно понятно: туалета на кухне, теревизор, лифты до неба, девули-красули за долляры, е'!..

— Да ты, дед, в курсе всех мировых событий, — удивился Алексей.

— А как же! Теревизоры, штоб им пусто было… Доярки, мать их так, животину не доють, кина все глядят… Вот и рай, Лексей!

Появилась Аля, в руках — импортные банки.

— Пожалуйста, дедушка.

— Спасибо, дочка. Ууу, какой бочонок! Как с ним, курвой? — крутил в руках.

— Я пойду погуляю, — сказала девушка.

— Во-во, у нас- тут, дочка, места… черти водют-ся…

Аля махнула рукой, уходила по тропинке вниз, к реке… Алексей открыл банку, отдал деду Григорию. Тот крякнул:

— Ооо, шипучая, зараза… Моя бабка тоже марушеч-ка была… Ух, жисссть, прокатилась, как колесо… Уж помирать надо, а не хочется, Лексей… Как там батька-то? Генералит все?

— Умер он, дед Григорий.

— Господи! — перекрестился дед. — Он же молодой?… Если со мной… Пусть ему земля будет пухом… Ох-хохох!

— Да, вот такие у нас дела, — щурился от солнца Плахсв.

— А все почему помирают, Лексей, в городе? — спросил дед. — Не по сроку помирают?

— Почему?

— Отрава у вас там: и воздух, и вода, и люди, как собаки, за власть грызуца. Власти все хочут, как девку-целку… Прызыдент со своими все чудит… Ох, чудные дела твои, Господи…

— Дела чудные, отец. Это верно, — согласился Плахов.

— Вот-вот… Бабу берут, а не ждуть, когда, стервь, дасть. Так и власть всласть не дають. Власть, сынок, беруть…

По тропинке с репейниками и лопухами, бьющими по ногам, поднимается Аля. В ее руках венок из ромашек.

Алексей не встречает любимую: он — у машины. Проверяет мотор. Девушка тревожится:

— Что случилось? Мы уже уезжаем?

— Переезжаем, — хмыкает Плахов. — На одну ночь… ближе к сену и звездам.

— Надеюсь, не в графское подземелье?

— Нет, в холопское имение.

— Куда?

— На хутор в степи у реки, — он неопределенно машет в сторону речки. Целует Алю, склонив голову.

Девушка на эту голову нахлобучивает венок из беложелтых ромашек, как терновый венец.

Пронзительно-светлое поле от ковра полевых цветов. Солнце над дальним пролеском и рекой. На холме — хуторок. Старый, островерхий, крепкий еще дом. Почерневшие от дождей и времени сараи. Что-то наподобие изгороди из жердей. Крестообразное, словно распятие, пугало в брошенном, заросшем огороде.

По дороге к хутору пылят «жигули». На подъеме останавливаются. Потом продолжают свой пыльный путь. А по полю к хутору напрямки бежит девушка. Она точно соткана из солнечного света и ромашек. Бежит-бежит-бежит, а машина пылит-пылит-пылит…

— А я первая! Первая! — смеялась девушка, кружа вокруг автомобиля, который въезжал во двор.